Архив Бликов 2012г.

А теперь, памятуя обещанное, — «про любофффффффффф!»
Всё думаю... как бы это получше сделать...
...Есть
такой серьезный и вдумчивый исследователь от литературы — Мариэтта
Омаровна ЧУДАКОВА. Она и литературовед, и критик, и писательница, и
мемуарист…
Так вот, насколько я знаю, книга Мариэтты Чудаковой
«ЖИЗНЕОПИСАНИЕ МИХАИЛА БУЛГАКОВА» — первая наиболее глубокая научная
биография Михаила Афанасьевича Булгакова. Ко многим фактам, которые были
обнародованы ранее благодаря ее усилиям и трудам других исследователей,
здесь добавляются новые, а главное, они выстроились в трагическую, но
ясную линию жизни.
Книга эта мне хорошо знакома. И сейчас я ее с
большим интересом снова листаю, с целью наиболее полно представить вам
тему: «Женщины в жизни БУЛГАКОВА».
Недостаток моего материала прежний… многословность…
Но и рекомендации мои вам прежние: можно читать — можно не читать.

...Летом 1908 года в жизни Михаила Булгакова завязалась романтическая история.

В то лето в Киев приехала саратовская гимназистка Татьяна ЛАППА,
дочь тамошнего управляющего Казенной палатой. В Киеве жили ее бабушка и
тетка по отцу — Софья Николаевна, она дружила с Варварой Михайловной
Булгаковой.

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

Спустя
семьдесят лет без малого Татьяна Николаевна, урожденная Лаппа,
рассказывала: «Тетка сказала: „Я познакомлю тебя с мальчиком. Он покажет
тебе Киев".
Познакомились. Гуляли почти все время одни; были в
Киево-Печерской лавре. Потом переписывались. Я должна была приехать в
тот год на рождество, но родители не пустили почему-то — в Киев послали
брата Женю, а меня в Москву, к бабушке... Михаил кончал гимназию,
сильнейшим образом увлеченный. Препятствия к встречам обостряли роман.

В
конце июля 1911 года, Татьяна Лаппа, теперь уже окончившая в Саратове
гимназию, вновь приехала в Киев. Некоторое время она гостила у
Булгаковых — на даче. Хотела остаться в Киеве, у бабушки и тетки, но
отец не разрешил: «Поработай год — тогда поедешь в Киев!», и в начале
сентября пришлось уехать в Саратов (начинались занятия в училище, куда
Татьяна поступила классной дамой).
На Рождество Михаил приехал в Саратов.
Булгаков
познакомился с родителями — Николаем Николаевичем и Евгенией
Викторовной. Было ясно, что Татьяна скоро уедет в Киев. Пока она
продолжала служить классной дамой в женском училище, чувствовала себя в
этой роли неуютно. Там девушки были в два раза больше и толще неё.

…Семья, с которой он сближался в этот год, была совсем иной, чем его родная семья.
Татьяна
Лаппа родилась в Рязани, где отец служил податным инспектором: потом на
такой же службе жил он в Екатеринославе, затем назначен был управляющим
Казенной палатой в Омске; там Татьяна училась в прогимназии. Вообще
Михаилу нравилось в этом богатом, но, видимо, не чопорном, не холодном
доме.

И снова он приехал летом 1912 года в Саратов. И в Киев в
августе уехали уже вместе. Татьяна уехала под предлогом поступления на
Историко-филологические курсы... И поступила на эти курсы, на
романо-германское отделение, но некогда было учиться — все гуляли... Она
снимала комнату...

Осень и зиму 1912—1913 годов Булгаков и
Татьяна Лаппа почти не расставались. Что делали? Ходили в театр,
"Фауста" слушали, наверно, раз десять... Мать Михаила вызвала Татьяну к
себе: «Не женитесь, ему рано». Но они все-таки повенчались в апреле 1913
года.
Фаты у невесты, конечно, никакой не было, подвенечного платья
тоже. Ее мать приехала на венчанье — пришла в ужас. На Татьяне была
полотняная юбка в складку, мама купила блузку.
«...Почему-то хохотали
под венцом ужасно, — вспоминала Татьяна Николаевна. — Домой после
церкви ехали в карете. На обеде гостей было немного. Помню, много было
цветов, больше всего — нарциссов...»
Воспоминания современников
показывают, каким болезненным было для матери решение сына. Ему грозило
отчисление из университета из-за несдачи экзаменов. Мать, возможно,
догадывалась, как далеко зашли их отношения (Татьяна Николаевна
рассказывала, что деньги, присланные ей отцом, были истрачены на
врачебное вмешательство). Времена меняются… меняется и общественные
мнение, в том числе и в отношении таких пикантных ситуаций, в которых
нередко оказываются молодые люди еще до свадьбы. Ныне этим уже никого не
удивишь. Но вот в начале двадцатого века…
В такой вот напряженной ситуации готовились молодые к свадьбе.

…И
началась совместная жизнь. Вообще к деньгам Михаил Афанасьевич так
относился: если есть деньги — надо их сразу использовать. На что жили?
Михаил давал уроки... А Татьяне отец присылал 50 рублей в месяц. 10—15
рублей платили за квартиру, а остальное все сразу тратили...
Опера, концерты. Музыкальные вечера, танцы, домашние спектакли, ужины, именины…
Бильярд, кафе, кинематограф...

Спустя
годы, будучи уже в почтенном возрасте, Татьяна Николаевна вспоминала:
«...Это были времена легендарные, те времена, когда в садах самого
прекрасного города нашей родины жило беспечальное юное поколение.
Тогда-то в сердцах у этого поколения родилась уверенность, что вся жизнь
пройдет в белом цвете, тихо, спокойно: зори, закаты. Днепр, Крещатик,
солнечные улицы летом, а зимой — не холодный, не жесткий — крупный,
ласковый снег...
...И вышло совершенно наоборот.
Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история».

Михаил
с женой поехали в это лето в Саратов. Там застало их начало войны,
ставшей мировой. С фронта стали привозить раненых. Студент-медик Михаил
Булгаков стал работать в госпитале. Они оставались в Саратове до начала
университетских занятий. Оставалось еще два университетских года. А
многие товарищи уже были на фронте…
Война сократила сроки обучения. И в апреле 1916 года университет был окончен.
Булгаков еще в 1915 году был признан «негодным для несения походной службы», но было очевидно, что его ожидают госпитали.
Госпиталь,
в котором служил Булгаков, находился не более чем в 50 километрах от
линии фронта. Работы у хирургов госпиталя все прибавлялось.
Он был
там хирургом, все время делал ампутации... Очень уставал после
госпиталя, приходил — ложился, читал. Хотя в боях он не участвовал, на
позиции не выезжал. Жена, Татьяна была рядом. «В госпитале я работала
сестрой, — вспоминала она, — держала ноги, которые он ампутировал.
Первый раз стало дурно, потом ничего...»

...Неожиданно Михаила срочно вызвали в Москву — за новым назначением.
Шестьдесят
лет спустя Татьяна Николаевна рассказывала, как, переночевав в
Смоленске, они отправились поездом в Сычевку, маленький уездный
городишко, — там находилось управление земскими больницами. Был
сентябрь, но стояла уже настоящая осень, холодная и дождливая.
«Службу
врача Булгакова в Сычевском уезде Губернская управа будет считать с 27
сентября», — сообщалось в письме губернской управы, пошедшем, видимо,
одновременно с движением молодого врача к месту назначения.
Местной больнице необходимо было два врача. Но второго врача не было.

«Наверху
была спальня, кабинет, внизу столовая и кухня. Мы заняли две комнаты,
стали устраиваться. И в первую же ночь привезли роженицу! Я пошла в
больницу вместе с Михаилом. Роженица была в операционной; конечно,
страшные боли; ребенок шел неправильно. Я видела роженицу, она теряла
сознание. Я сидела в отдалении, искала в учебнике медицинском нужные
места, а Михаил отходил от нее, смотрел, говорил мне: «Открой такую-то
страницу!» А муж ее сказал, когда привез: «Если умрет, и тебе не жить —
убью». И всё время потом ему там грозили.
В следующие дни сразу стали приезжать больные, сначала немного, потом до ста человек в день...»
Вообще, отношения с крестьянами не были идилличными…
«Напротив
больницы, — вспоминает Татьяна Николаевна, — стоял полуразвалившийся
помещичий дом. В доме жила разорившаяся помещица, еще довольно молодая
вдова. Михаил слегка ухаживал за ней...»

В то время, когда они
жили в Никольском, произошло, как рассказывала нам Татьяна Николаевна,
следующее: отсасывая через трубку дифтеритные пленки из горла больного
ребенка, Булгаков случайно инфицировался и вынужден был ввести себе
противодифтерийную сыворотку. От сыворотки начался зуд, выступила сыпь,
распухло лицо. От зуда, болей он не мог спать и попросил впрыснуть себе
морфий. На второй и третий день он снова попросил жену вызвать сестру,
боясь нового приступа зуда и связанной с ним бессонницы. Повторение
инъекций в течение нескольких дней привело к эффекту, которого он,
медик, не предусмотрел из-за тяжелого физического самочувствия: возникло
привыкание... Болезнь развивалась; борясь с ней, он нередко впадал в
угнетенное состояние: «Я целыми днями ревела», — вспоминала Татьяна
Николаевна. Она вновь забеременела (первый раз это было до свадьбы); муж
сказал: «Если хочешь — рожай, тогда останешься в земстве». — «Ни за
что!» — и я поехала в Москву, к дядьке... Конечно, мне было ясно, что с
ребенком никуда не денешься в такое время. Но он не заставлял меня, нет.
Я сама не хотела... Папа мой очень хотел внуков... Если б Михаил хотел
детей — конечно, я бы родила! Но он не запрещал — но и не хотел, это
было ясно как божий день... Потом он еще боялся, что ребенок будет
больной...»

18 сентября 1917 года Булгаков добился перевода в
Вяземскую городскую земскую больницу. Булгаков заведовал в больнице
инфекционным и венерическим отделениями.
Именно в Вязьме, по
воспоминаниям Татьяны Николаевны, он начал более или менее
систематически писать — в Никольском это удавалось только урывками. «Я
спросила его как-то: „Что ты пишешь? — Я не хочу тебе читать. Ты очень
впечатлительная, скажешь, что я болен". …Читать он мне не дал...»

А для тех, у кого к данной теме есть интерес, — продолжение будет, пренепременно…

МАККА: «Эта
любовь, провела с ним самые тяжелые годы его жизни, не дала мужу
погибнуть от морфинизма, выходила Булгакова от тифа, и думаю заслуживает
должного внимания с нашей стороны…»

Ну, вот мы и имеем план продолжения нашей беседы…
Спасибо!..

…В Вязьме же застали Булгаковых октябрьские события 17-го года.
Тогдашние
знакомые Булгакова относились к происходившему по-разному. Многим было
понятно, что дело идет к гражданской войне. Булгаков едет в Москву, с
намерением лечиться. Там ему пришлось видеть воочию то, что больше он не
хотел бы видеть. Как толпы бьют стекла в поездах, видел, как бьют
людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве. Видел голодные
хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров...

Измученная
всеми обстоятельствами последнего года, чета Булгаковых мечтала скорей
попасть в Киев. Потому еще ехали в Киев, что не было выхода, — в Москве
оставаться было негде...
Чехарда политических событий делала проживание в Киеве крайне сложным.
Необходимо
было, однако, за что-то браться, кормить жену и себя. Михаил
Афанасьевич решил заняться частной практикой. Лечил венерические
болезни.
Конечно, больше ходили солдаты и всякая голытьба… Так что
заработок был небольшой. Татьяна Николаевна помогала во время приема.
Кипятила воду...
Однако, в Киеве, как в узловом и большом городе,
совершенно случайно находилось значительное количество врачей, которые
возвращались в 1918 году с Южного и Юго-Западного фронтов и застревали в
Киеве. Это, конечно, создавало конкуренцию.

Но надо вспомнить,
что ранней весной 1918 года Булгаков приехал в Киев в очень тяжелом
состоянии — после неудачных попыток излечиться (нашедших отражение в
рассказе «Морфий»).
Состояние это наблюдала воочию во всех деталях,
по-видимому, только его жена. «Когда мы приехали — он пластом лежал... И
все просил, умолял: «Ты меня в больницу не отдавай!» — Какой же
больницы он боялся? — «Психиатрической, наверно... Стал пить опий прямо
из пузырька. Валерьянку пил. Когда нет морфия — глаза какие-то белые,
жалкий такой. Хотела уйти куда-нибудь, да посмотрю — жалко...»
Он
посылал ее в аптеку за новыми порциями — она упорно стала отказывать ему
в морфии; возвращаясь, говорила, что не дали. «Сказала однажды — „Тебя
уже на заметку
взяли". Тогда он испугался, но потом снова стал
посылать...» Боязнь огласки, ужас перед беспросветным будущим,
совершенно ясным ему как врачу, — все это помогало на время, но затем он
терял самообладание. Однажды, рассказывала Татьяна Николаевна, бросил в
нее горящий примус, в другой раз — целился из браунинга. Конечно, он бы
не выстрелил, просто угрожал... Ему самому было очень плохо, он
мучился».
Рассказывая все это спустя шестьдесят лет, она жалела его
так же, как в те месяцы. Ей он обязан был и избавлением от болезни. Она
стала обманывать его, впрыскивать дистиллированную воду вместо морфия;
терпела его упреки, приступы депрессии. Постепенно произошло то, что
бывает редко, — полное отвыкание. Как врач, он, несомненно, хорошо
понимал, что случившееся было почти чудом.

…«Велик был год и
страшен год по Рождестве Христовом 1918, но 1919 был его страшней», —
свидетельствует повествователь «Белой гвардии». В какой атмосфере
готовился встретить этот год Михаил Булгаков?
В октябре 19-го Булгакова призывают в Добровольческую армию.
Татьяна Николаевна вспоминает: «Он получил мобилизационный листок, кажется, обмундирование — френч, шинель…»
«В
Киеве я жила без него недолго, меньше месяца... Получила от него
телеграмму из Владикавказа, и сразу вслед за телеграммой письмо…
Поехала. Предупредили: если в Екатеринославе махновцы — поезд разгромят.
Боялась, конечно...»
Вообще, приходится только удивляться
мужественности и самоотверженности этой женщины, ее преданности мужу, ее
стремлению всегда быть рядом с ним, какой бы опасностью это ни
грозило!..
Во Владикавказе прожили недолго — Булгакова послали в
Грозный. «Я поехала с ним, — вспоминает Татьяна Николаевна. — Раза
два-три ездила с ним в перевязочный отряд — под Грозный. Однажды попал в
окружение, но вырвался как-то и все равно пришел ночевать...»
Потом
жили в Беслане — не доезжая Владикавказа. Все время жили в поезде — в
теплушке или купе… Потом вернулись во Владикавказ — в тот же госпиталь,
откуда его посылали…
Чем был занят он поздней осенью и зимой 1919/1920 — помимо врачебных обязанностей?
Татьяна
Николаевна вспоминала: «Когда я приехала во Владикавказ, он мне сказал:
«Я печатаюсь». Я говорю: «Ну, поздравляю, — ты же всегда этого хотел».

Зима
1919/20 года — переломная в жизни самого Булгакова: это и смена
профессии, и окончательный переход из одного мира в другой,
завершившийся через полтора года.
Он отказался от медицины — занятия,
в то время, прямо связывающего с той или иной властью и ее армией, — и
принял давно обдуманное решение избрать свободную профессию —
литературу.
В это время Булгакова внезапно свалила болезнь. Татьяна
Николаевна вспоминает: «Кажется, я заболел». Снял рубашку, вижу:
насекомое. На другой день — головная боль, температура сорок. Приходил
очень хороший местный врач, потом главный врач госпиталя. Он сказал, что
у Михаила возвратный тиф: «Если будем отступать — ему Нельзя ехать».
Однажды утром я вышла и вижу, что город пуст. Главврач тоже уехал. А
местный остался. Я бегала к нему ночью, когда Михаил совсем умирал,
закатывал глаза. В это время — между белыми и советской властью — в
городе были грабежи, ночью ходить было страшно; однажды на пустой улице
ингуш схватил меня за руку — я вырвалась, бежала бегом... Во время
болезни у него были дикие боли, беспамятство... Потом он часто меня
упрекал: «Ты — слабая женщина, не могла меня вывезти!» Но когда мне два
врача говорят, что на первой же остановке он умрет, — как же я могла
везти? Они мне так и говорили: «Что же вы хотите, — довезти его до
Казбека и похоронить?»
Как видите и здесь его преданная Тася (как ее называли в кругу близких) была рядом.

Когда
Булгаков немного оправился от болезни, он ходил с женой гулять в парк —
самую красивую часть города. Из городского сада, где играл оркестр,
гуляли по аллеям. «Был май месяц; Михаил ходил еще с палкой, опирался на
мою руку. В это время как раз приехали коммунисты, какая-то комиссия,
разыскивали белогвардейцев. И я слышу, как кто-то говорит: «Вот этот
печатался в белогвардейских газетах». «Уйдем, уйдем отсюда скорей!» —
говорю Михаилу. И мы сразу же ушли. Я вообще не понимаю, как он в тот
год остался жив — его десять раз могли опознать!
Средств к
существованию практически не было. Жили за счет того, что распродавали
ценности, доставшиеся Татьяне Николаевне от отца.
В мае 1921-го Булгаков из Владикавказа через Баку отправляется в Тифлис. Ну, и, конечно, вслед за ним — его преданная Тася…
Затем — Батум, снова Киев и, наконец, — Москва…

В
двадцатых числах ненастного московского сентября 1921 года Булгаков
приехал в Москву. К тому времени она жила в Москве уже недели три.
Несколько дней они еще прожили в общежитии — в комнате уборщицы Анисьи.
От тех дней почему-то осталось в памяти Татьяны Николаевны Анисьино
присловие: «Живу хорошо, дожидаюсь лучшего»...
К тому моменту, когда
Булгаков оказался в столице, литературная Москва еще продолжала
переживать и обсуждать два известия — о смерти Блока, последовавшей в
Петрограде 7 августа 1921 года, и расстреле Гумилева 24 августа 1921
года.
Имя Гумилева, конечно, было знакомо Булгакову — и, скорее
всего, не по стихам (к новой поэзии он был в основном равнодушен), а по
«Запискам кавалериста». Поведение раненого офицера, который «потребовал,
чтобы его положили на землю, поцеловал и перекрестил бывших при нем
солдат и решительно приказал им спасаться», не могло не запомниться.
По
воспоминаниям друга семьи Булгаковых: «Жил тогда Миша бедно, в
темноватой сырой комнате большого дома по Садовой, со своей первой женой
Татьяной Николаевной. По стенам висели старые афиши, вырезки из газет,
чудаческие надписи. Был Булгаков стеснен в средствах, сутулился, подымал
глаза к небу, воздевал руки, говорил: «Когда же это кончится!»,
припрятывал «золотые», рекомендовал делать то же».

В отношениях с
женщинами был Михаил Афанасьевич натурой увлекающейся. Пример тому —
Зинаида Васильевна Коморовская. Булгаков охотно бывал в доме у адвоката
Коморского. Он охотно ухаживал за хозяйкой дома, и позже Коморский, уже
познакомившись с Татьяной Николаевной, рассказывал ей комически:
Булгаков назначает Зинаиде Васильевне свидание, Коморский надевает ей
валенки и отправляет; они гуляют, Зинаиде Васильевне становится холодно,
она зовет Булгакова: «Пойдемте к нам чай пить!» Они поднимаются по
лестнице, навстречу Коморский, и Булгаков поясняет: «Вы знаете, мы с
Зинаидой Васильевной случайно встретились...» Этот полутайный, полуявный
флирт был для Булгакова, видимо, частью притягательной атмосферы дома.
По словам Татьяны Николаевны, какое-то время он не знакомил ее с
Коморскими; назначая свидания Зинаиде Васильевне, предупреждал жену:
«Имей в виду, если ты встретишь меня на улице с дамой, я сделаю вид, что
тебя не узнаю!»
А еще была некая Вера Федоровна Крешкова. Ее муж,
Иван Павлович преподавал математику в Военной академии. Она была
такая... солидная женщина, и Булгаков от нее млел — он любил пышных.

Но этот и другие «романы» — это всего лишь легкий флирт. А впереди было гораздо более серьезное увлечение.
…В первые месяцы 1924 года шли важные события в жизни Булгакова — развивался роман с Любовью Евгеньевной БЕЛОЗЕРСКОЙ.

Но это уже другая страница нашей беседы…

С тех пор, как Булгаков «глубоко перепахал» меня и многих моих
современников, с 1966-го года, я старался внимательно отслеживать то, то
публиковалось о нем. Так вот… ничего более глубокого и серьезного о
Булгакове, чем выше упомянутая книга, я не читал.

Олюшка
вспоминает: «Булгаков... помню, как мы, студентами, пряча под партой
листочки перепечатанной сотни раз копии "Мастера и Маргариты",
зачитывали ее до дыр рискуя быть пойманными...»

Вспоминаю и я…
Знакомство с Булгаковым началось с его последнего романа, «Мастер и
Маргарита». Ибо до этого ничего Булгаковского я не читал.
Впервые он
вышел в свет только в 1966 году, через 26 лет после смерти Булгакова, с
купюрами, в сокращённом журнальном варианте. Это был журнал «Москва»,
№11, 1966.

Как теперь говорят: «А последний роман Булгакова
"Мастер и Маргарита", принесший ему мировую славу, над которым он
работал уже смертельно больным, был напечатан полностью небольшим
тиражом лишь в 1973-м, и это наконец-то позволило "открыть" Булгакова
читателям на его родине…»
Но впервые (пусть и в журнальном варианте) — это 1966-й год!..

Теперь
вот булгаковеды говорят: «…жанр романа трудно однозначно определить,
поскольку роман многослоен и содержит в себе множество жанров и
элементов таких жанров, как: сатира, фарс, фантастика, мистика,
мелодрама, философская притча…»
Или вот… «…роман приобрёл заметную
популярность среди советской интеллигенции (вплоть до того, что
распространялся в перепечатанных вручную экземплярах).»
Насчет первого… жанр романа действительно однозначно определить не удалось пока никому. Но так ли это важно?!..
Ну,
факт последнего подтверждает и Олюшка, а вот с первым могу и поспорить.
Не могу судить за всю «советскую интеллигенцию», но для нас он имел
эффект взорвавшейся бомбы! Ведь ничего подобного в то время еще никто не
читал! Ну, разве что с «Одним днем Ивана Денисовича» Солженицинского
можно сравнить… Но там ведь приоткрывался занавес лишь над одной
страничкой нашей истории. А тут (хоть и написано было 26 лет назад) —
ведь это же все про нас! Да еще КАК?!..

…Был такой
поэт-песельник середины 19-го века Аполлон Григорьев. Яркий
представитель «русского романтизма». Его стихи и романсы, кстати, и
сегодня поют. Ну, там…

Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли...
С детства памятный напев,
Старый друг мой, ты ли?

Помните, наверное? Так вот он когда-то сказал: «Пушкин наше всё…» Фраза стала расхожей.

Так
вот для нас (я имею ввиду тех молодых в те времена людей, которые
входили в круг моего общения, но, как оказалось, и не только…) Булгаков
стал «нашим ВСЁ»!..
И начался именно с «Мастера и Маргариты»…

Мне вот попал на
глаза показательный эпизод в тему из неоднократно мною упомянутой книги
Мариэтты Чудаковой. Это рассказ Татьяны Николаевны Булгаковой, первой
жены писателя…

...Накануне нового 1923 г. зашел Валентин Катаев,
звал встречать вместе Новый год. Как вспоминает Т. Н., Булгаков сказал,
что приглашен к Коморским. Катаев обратился к Т. Н.: «Если он приглашен —
пойдемте в нашу компанию!» «...Это Михаилу тоже не понравилось: — Вот
еще какие глупости, ты еще туда пойдешь!» Но тут Зинаида Васильевна
Коморская передала специально, чтобы приходил на Новый год непременно с
женой... Татьяна Николаевна попала на Козихинский тогда в первый раз. «Я
пошла в своем единственном черном платье — крепдешин с панбархатом:
перешила из прежнего еще летнего пальто и юбки. (Это ее единственное в
те годы платье запомнится мемуаристам, которые будут спустя полвека
писать, что ходила она «в темных скучных платьях». — М. Ч.). Был Дэви
Кисельгоф с женой. Дэви и Володя стали за мной ухаживать, это Михаилу не
понравилось. Мы много смеялись, Дэви схватил меня за щиколотку. И,
когда шли домой, Михаил выговаривал мне: „Ты не умеешь себя вести..."
Только он мог вести себя как угодно, а я должна была вести себя тихо...»
Мелочи, незначащие подробности. И без того тонкие, в волос толщиной, да
еще почти совсем стертые полувеком, отделяющим наши беседы с Татьяной
Николаевной от тех лет, черточки.

Тут дело еще и в том значении,
которое сам он придавал вещественности быта — что еще больше убеждает в
нужности малых подробностей для построения его биографии. Слова
Булгакова в письме к матери о своем навязчивом стремлении «в три года
восстановить норму — квартиру, одежду и книги» — заставляют нас со
вниманием отнестись к каждому из названных им слагаемых этой нормы.

…Судя
по всему, нормой быта для Булгакова было понятие «МОЁ»… моя жена, моя
квартира, мои книги… И любые поползновения на это понятие (МОЁ!)
воспринимались им как посягательство на его собственность…

…Так что упомянутый Давид Кисельгоф впоследствии стал таки мужем Татьяны Николаевны. Правда, произошло это уже после войны…

Имел намерение сегодня открыть «ИЮНЬ». И, как всегда, не
изменяя установившейся традиции, пройтись по юбилейным датам. Уже и
материал соответствующий подготовил.
А тут новость печальная, душу в мрак повергнувшая…

Сегодня утром, 6 июня, в Лос-Анджелесе в возрасте 91 года умер легендарный писатель-фантаст Рэй БРЕДБЕРИ.

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

О кончине Брэдберри сообщили родственники писателя.
Брэдбери
— однин из самых влиятельных и уважаемых писателей современности,
пожалуй, самый выдающийся из ныне живущих фантастов. Он же, в свою
очередь, предпочитал называть себя сказочником, рассказывающим
фантастические истории.

Несмотря на несколько сердечных
приступов, которые практически лишили фантаста возможности нормально
двигаться, он потерял зрение на один глаз, а его правая рука была почти
парализована, Рэй Брэдбери до последнего продолжал писать.

Родился
22 августа 1920 года в Уокигане (штат Иллинойс). Второе имя — Дуглас —
он получил в честь знаменитого актёра того времени Дугласа Фэрбенкса.
Отец — Леонард Сполдинг Брэдбери (потомок англичан-первопоселенцев).
Мать — Мари Эстер Моберг, шведка по происхождению.
В 1934 году семья Брэдбери перебирается в Лос-Анджелес, где Рэй прожил и до самой смерти.
Высшего образования не получил.

Свой первый рассказ фантаст опубликовал в шестнадцать лет. «Дилемма Холлербохена» была опубликована в январе 1938 года.

В
своих ранних работах Брэдбери имитировал Эдгара По. Ну, знаете, стиль
викторианской прозы… (Кстати, об Эдгаре По мы уже когда-то говорили.
Это имя, мимо которого пройти просто не возможно.)

Его
первым успехом стал сборник марсианских рассказов («Марсианские
хроники»). Когда Рей вез этот сборник в Нью-Йорк к своему литагенту, у
него не было денег на поезд А во второй поездке в Нью-Йорк Бредбери уже
настигли поклонники его творчества: во время остановки в Чикаго они
хотели получить автограф в первом издании «Марсианских хроник».

После написания в 1953 году романа «451 градус по Фаренгейту» его слава разрослась до всемирной.

Рэя
Брэдбери часто называют мэтром фантастики, одним из лучших
писателей-фантастов и основоположником многих традиций жанра. Фактически
же Брэдбери не является фантастом, так как его творчество следует
отнести к большой, внежанровой литературе, да и истинно фантастических
произведений у него лишь малая доля.

Всю жизнь Рей Брэдбери не
расставался с одной женщиной — Маргарет. Их женитьба состоялась 27
сентября 1947 года. У них родилось четыре дочери. Маргарет много
работала, чтобы Рей мог неотрывно работать над книгами. Она изучила
четыре языка, стала истинным знатоком литературы Они вместе прожили
долгую жизнь. Маргарет умерла 24 ноября 2003 года.

Практически
каждая книга Брэдбери становилась явлением в современной литературе,
будь то «451 по Фаренгейту», «Вино из одуванчиков», «Что-то страшное
грядет» или «Смерть — удел одиноких»…

Почетный доктор литературы
колледжа Уиттьер (штат Калифорния). Лауреат многих премий и наград в
области фантастики. Было снято множество кинофильмов по его
произведениям. В 70-е годы вышел сериал на сюжеты его рассказов.

Покойся с миром, Великий Писатель.
Навсегда останешься в наших сердцах, твои книги вечно живы и нетленны!..

При первом знакомстве с повестью мне запомнилось, как в одной из сцен
мальчишки ни за что не могли поверить в то, что так неприятная им, очень
некрасивая, прям безобразная старуха тоже могла быть когда-то юной
девочкой. Им казалось, что она ВСЕГДА была ТАКОЙ… в то время, как они,
мальчишки, ВСЕГДА будут юными. А портрет девочки и локоны, которые они
нашли в её сундучке, она выкрала у какой-то девочки. (О молодость, с её
наивностью и безрассудством!)

(Почему-то меня это тронуло ещё тогда, несколько десятков лет назад.)

У
Брэдбери поразительно сочетаются страх перед тьмой и умение радоваться
свету. Его лучший враг — время. Хрупкое, как крылышко бабочки.
Безжалостное, как молодой голос по телефону. Равнодушное, как прилив,
который каждую ночь слизывает с песка шедевры старого художника...

Спустя годы он напишет: «Когда
я гляжу в зеркало, я встречаю взгляд мальчишки, чьи голова и сердце
переполнены мечтами, восторгом и неистребимой любовью к жизни. Да, у
него совсем седая шевелюра — но что с того? Люди часто спрашивают, как
мне удается оставаться таким юным, как удается сохранить ощущение
молодости. Все просто: пусть ваша жизнь преисполнится всеми возможными
рифмами, всеми возможными занятиями, всей возможной любовью. И
обязательно находите время для смеха — помните о том, что дарит вам
счастье — каждый день, без исключения. Именно так я и поступаю с самого
раннего детства…»

Я читаю эти строки и лихорадочно думаю —
главное, главное, где же главное? Ведь чего-то здесь определенно не
хватает?! Но вот оно, главное: направленность на позитив, отсутствие праздности и "...пусть ваша жизнь преисполнится всей возможной любовью..."

Рэй Брэдбери — человек, который здоровался за руку с далеким прошлым — и невероятным будущим.
Человек, которому суждено жить вечно…

1 июня — 80 лет со дня рождения настоящего, до мозга костей, российского писателя Бориса Андреевича МОЖАЕВА.

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

Мало
с кем его можно было сравнить по знанию сельской жизни, умению
докапываться до сути крестьянства. Уж сколько он копий сломал, сколько
писательской энергии потратил, борясь за настоящего хозяина на земле!

Можаев
предпочитал писать о сильных характерах. Его творчество — отрицание
недемократических форм правления и призыв к жизни по совести.

(Если
помните, актёр Евгений Матвеев на вопрос о том, какой политической
партии он сочувствует, ответил: ЖПСС. И расшифровал эту не очень
благозвучную аббревиатуру - Жить По Собственной Совести.)

Ох, не в чести у властей тех времен были подобные мотивы.
Очевидно поэтому многие произведения Можаева далеко не сразу по написанию увидели свет.
Вот
и сатирическая повесть «История села Брёхова, писанная Петром
Афанасиевичем Булкиным», написанная ещё в 1968 году, была опубликована
лишь в 1978-м.

Теперь это покажется забавным, но «Историю
села Брёхова…» и главы из романа «Мужики и бабы» (ровно, как и само имя —
Борис Можаев) я впервые услышал в литературной программе радиостанции
«Свобода». А в 60-е — 70-е достать для прочтения произведения Можаева
было весьма проблематично.
(Четырехтомное собрание сочинений писателя вышло только 1989—1990 годах.)

Повесть
содержит переклички с прозой Пушкина, прежде всего «Историей села
Горюхина» («Повести Белкина»). Здесь даже фамилии героев-авторов схожи
по звучанию: Булкин — Белкин.
Это смешной и вместе с тем горький и
правдивый рассказ о суровой действительности жизни российского села,
охватывающий период с 1930-х по 1960-е годы.

Кто не читал — рекомендую. Не пожалеете. Сам стиль повествования… непревзойденный юмор… — это праздник души!

Но самое известное произведение писателя — роман-хроника «Мужики и бабы».
Пожалуй, не случайно оно считается одним из лучших произведений Можаева.
В
этом романе писатель показывает жизнь русской деревни, крестьянства
конца 20-х — начала 30-х годов, т. е. тех лет, когда окончательно
развалилась деревенская община, рухнул социально-нравственный уклад
жизни крестьянства.

В это время в директивном порядке в стране
проводилась коллективизация. Опираясь на документы, автор показывает,
как трудно, порой трагично протекал этот процесс.
Вместе с тем,
реалистически прописан политический авантюризм, принявший широчайшие
масштабы. И становится ясно, что политический авантюризм — путь в
никуда, когда возможно и благими намерениями, но пусть устлан всё туда
же… в ад…
Что собственно и подтвердило развитие событий…

…Вот ведь все мы со школьной скамьи знакомы с Шолоховской «Поднятой целиной».
Можаевские
«Мужики и бабы» по тематике вроде бы и схожи в «Поднятой целиной», и
представляемый период тот же. Но подача иная… подходы не те…
В романе нет крайне ярких фигур, героизированных образов.
Главное
достоинство романа в том, что он не оставляет равнодушным, толкает к
размышлениям и спорам, активно работает и в наше бурное переломное
время.

…Ну, вот так… как-то… вкратце, о Можаеве. Писатель очень интересный, самобытный.
И
наработал много. В его творческом наследии и романы, и повести, и
драматургия… По его произведениям сняты несколько фильмов. Среди них,
кстати, и широко известный «Хозяин тайги» с Владимиром Высоцким и
Валерием Золотухиным.

А вот на сайте: ХРОНОС - Всемирная история в Интернете – ещё материал Вячеслава ОГРЫЗКО, в подтверждение вышесказанного…

…Многие
вещи писателя пробивали себе дорогу в печать с большим трудом. Здесь
можно вспомнить хотя бы историю очерка «Земля ждёт хозяина». Он был
написан ещё в 1960 году. Так, главный редактор журнала «Октябрь»
Ф.Панфёров, чтобы добиться публикации, дошёл до одного из секретарей ЦК
КПСС и помощника Н.С. Хрущёва. И то, очерк был напечатан лишь в порядке
дискуссии. Это случилось в 1961 году. Кроме того, из его названия власть
потребовала убрать слово «хозяин».

…В 1963 году разгорелся
сыр-бор вокруг повести «Против неба на земле». В.Кочетов в какой-то
момент испугался и распорядился вернуть рукопись из типографии. По его
мнению, повести «не хватало» социализма.

…В 1966 году Можаев
написал пьесу «Единожды солгав», которая рассказывала о жизни страны на
рубеже 1950 — 1960-х годов. Пьесу собирался во МХАТе поставить Михаил
Кедров. Но коллегия Министерства культуры России решила, что никакого
очковтирательства у нас в стране нет и поэтому готовить премьерный
спектакль запретила.

…Чуть больше повезло повести «Из жизни
Фёдора Кузькина». Её в июле 1966 года опубликовал в «Новом мире»
Твардовский. Повесть вызвала огромный резонанс. Юрий Любимов взялся
инсценировать её в своём Театре на Таганке. Однако власть (прежде всего в
лице секретаря ЦК КПСС П.Демичева и министра культуры Е.Фурцевой),
расценив повесть и спектакль как пасквиль на советский образ жизни,
прибегла к запретительным мерам. Позже писателя пытался поддержать член
Политбюро ЦК КПСС Д.Полянский, слывший чуть ли не главным заступником
русских патриотов в правившей верхушке. Но на поверку оказалось, что
Полянский не так уж всесилен.
Новая публикация повести, но уже под
названием «Живой» состоялась лишь в 1973 году в сборнике писателя
«Лесная дорога», а премьера спектакля прошла только в 1989 году.

…В
1973 году завершил первую книгу романа «Мужики и бабы». Уже в 1987 году
Можаев рассказывал: «Напечатать роман оказалось сложно. Так, три года
не мог опубликовать первый том. Сначала он был принят бывшим главным
редактором журнала «Новый мир» В.Косолаповым. Но Косолапов напечатать не
успел, а сменивший его С.Наровчатов роман отверг. Только в 1976 году
удалось выпустить первый том в издательстве «Современник».
В конце
семьдесят восьмого года сел за второй том. В марте восьмидесятого
поставил последнюю точку. Рукопись обошла почти все журналы. Побывала
она в журнале «Дружба народов». Отдел прозы и рабочая редколлегия её
одобрили, но главный редактор С.Баруздин сказал, что вперёд пропустит
мою повесть «Полтора квадратных метра», которая лежала у него десять
лет, а потом только роман. Но после публикации повести в газетах
поднялся большой шум, и роман Баруздин печатать уже не стал. Я отнёс
рукопись в журнал «Наш современник». Романом горячо заинтересовался
тогдашний первый заместитель главного редактора Ю.Селезнёв. Он отнёс
рукопись в Главлит и получил разрешение на её публикацию. Однако
вернувшийся из творческого отпуска главный редактор С.Викулов роман
отклонил. После этого рукопись была предложена журналу «Новый мир».
Роман снова попал в Главлит. Никаких возражений рукопись в Главлите, к
удивлению тогдашнего редактора, вновь не вызвала. Три года В.Карпов
тянул, но так и не напечатал её.
А в прошлом году свои услуги
предложил журнал «Дон». В «Доне» роман сразу же запустили в
производство». Очень точную характеристику роману «Мужики и бабы» дал
Игорь Золотусский. «Роман Б.Можаева силён не своими мыслями, а
картинами, — писал он. — Мысли его — а автор часто переходит на язык
прямого разговора с читателем — политизированы, в лучшем случае
олитературены, полны ссылками на споры русской классики, споры XIX века.
Б.Можаев эти споры осовременивает, вкладывает их в уста деятелей
тридцатых годов, но это говорят не начальник милиции Озимов, учитель
Успенский или секретарь комсомольской ячейки на селе Мария Обухова, а
московские интеллигенты шестидесятых годов, которые впервые в те годы
открывали для себя Достоевского, открывали «Бесов» и проблематику «цели»
и «средств».

…В 1993 году принёс в журнал «Наш современник»
рукопись романа «Изгой». В 1995 году возглавлял журнал «Россия». В
последние годы жизни врачи обнаружили у него «недифференцированный рак»
брюшных органов. Лауреат Госпремии СССР (1989). В двухтомном словаре
«Русские писатели, ХХ век» (М., 1998) дата смерти ошибочно указана 4
марта.

…Читаешь эти документальные свидетельства
эпохи, и чувства странные обуревают душу. Ведь сплошь знакомые имена и
лица: писатели Фёдор Панфёров, Всеволод Кочетов, Сергей Наровчатов,
Александр Солженицын, Александр Твардовский — этих, пожалуй, и
представлять не надо; Юрий Селезнёв — серьезный ученый, литературный
критик и литературовед, известный достоевист; Сергей Викулов — неплохой
поэт, с ухватистой силой, его ещё «совестью России» называли; Владимир
Карпов — тоже вроде серьезный писатель, фронтовик, Герой Союза…

Удивительно,
ведь все они люди одной эпохи. Интеллигентные люди. И, несомненно,
талантливые люди. Но почему же у них такое разное представление о чести,
совести, порядочности, долге?..
Почему одни жили честно и открыто, и
деяния их такие же? А другие — кривили душой… угодничали и подыгрывали
властьпредержащим, типа секретаря ЦК КПСС П.Демичева и министра культуры
Е.Фурцевой?
Неужели, причина в том, что было что терять: должности, почести, машины, дачи?..
Воистину, сложна и не изучена (вернее, бесконечно познаваема, как мир) душа человека…

Галка-Кошка: «Но вот в сегодняшней июньской теме промелькнуло
у Вас одно имя, очень для меня интересное - Юнна Мориц. Буду с
нетерпением ждать Вашего рассказа и суждения об этой писательнице и
поэтессе».

Katarina: «Присоединяюсь к Галочке - тоже с нетерпением буду ждать рассказа об этой удивительной поэтессе....Очень люблю ее стихи....»

Ну,
что, приступим?.. В общем, идя навстречу нашим читателям и с чувством
глубокого удовлетворения… (как нередко писалось в советских газетах,
которые так не рекомендовал читать до обеда профессор Преображенский).
Впрочем,
могу сказать вполне серьезно: погружаюсь в эту тему с большим
удовольствием, ибо это у нас такая редкость — вести беседу о ЖИВОМ
классике.

Итак, 2 июня — 75 лет со дня рождения Юнны Петровны (Пинхусовны, добавляет Википедия) МОРИЦ, поэтессы.
Лично я не люблю это слово — «поэтесса». Есть в нем какой-то налет
оценочный, второсортности, что ли?.. По моему разумению, слово ПОЭТ —
не имеет категории рода.

А Юнна Мориц — русский поэт. Впрочем,
сама она себя называет «поэтка». (Сама это слово придумала. Я уже
упоминал склонность Юнны Петровны к языкотворчеству, созданию новых
слов?) Ну, хорошо, пусть будет так… поэтка так поэтка.
Русская
поэтка. И никак иначе! Никакая не российская. Не существует российских
поэтов. Пишешь на идиш — ты еврейский поэт, пишешь на русском — русский.


75
— славный юбилей. Надо поздравить! Поэт и поэт истинный — всегда
большая редкость. А Юнна Мориц написала много замечательных стихов, без
которых нет и не будет русской поэзии.

Сразу хочу отметить один любопытный момент.
Где-то
на рубеже девяностых многие художники — поэты, прозаики, кинорежиссеры —
разом, дружно будто исписались, словно погасла свеча за свечой, и
отлетело от них вдохновение.
А казалось бы, ведь настрадались от
запретов, от «чёрных списков», составляемых властьпредержащими? А нынче —
«Свобода нас примет радостно у входа», — как и вещал в свое время поэт.
Ну, так пиши! «Твори, выдумывай, пробуй!», — это уже другой поэт.
Но
мы наблюдаем совсем иную ситуацию: некий кризис в искусстве. Не то,
чтобы вдруг разом исчезли люди искусства. Но яркие имена вроде как и
вычленить сложно?

А Юнна Мориц по-прежнему пишет стихи,
интересные и неординарные по мысли. Вот только, разве что, с годами,
пропала удивительная легкость дыхания, столь присущая её поэзии прежних
лет. И вот уже появился привередливый читатель, который безапелляционно
заявляет: «Не могу их воспринимать».

Хотелось бы предостеречь от
кроющейся здесь ошибки. Судить художника надо не по тому, что он НЕ
СДЕЛАЛ, или мог бы СДЕЛАТЬ несколько иначе… чтобы это соответствовало
нашим с вами представлениям о том, как надо бы СДЕЛАТЬ.

Судить надо по тому, что художник уже СДЕЛАЛ…

Ну
что ж, остается завершить эту вступительную часть, введение к нашим
«светским беседам» о поэзии Юнны Мориц, пожеланиями Юнне Петровне
здоровья и долгих лет жизни. И вспомнить то прекрасное, что она создала…

Для начала — песня-визитка поэтки
«Когда мы были молодые».
Сергей Никитин — («Хорошо быть молодым»).
«Когда мы были молодые… И чушь прекрасную несли… Фонтаны били голубые и розы красные росли…» — это же всё про нас?!



На стихи Юнны Мориц создано превеликое множество песен. Среди них немало таких, которые считаются «детскими».
Сначала
мы думали, что это очень детские песни и что нам петь их поздно. Но
потом они так полюбились нам, что просили петь эти песни и сами пели их с
превеликим удовольствием.

На самом деле они даже очень взрослые
и интересные. Песни дают задуматься о жизни. Песни о каких-то животных
или предметах, но можно представить на их месте кого-то другого...
Мне нравится любые песни на стихи Мориц, будь они радостные или грустные.

Большой вклад в популяризацию стихов Юнны Мориц, ставших песнями внесли Никитины, Сергей и Татьяна.

Пожалуй,
каждому известны в их исполнении детские песни: «Пони», «Резиновый
ёжик», «Это очень интересно», «Всадники», «Лето», «Слониха, слонёнок и
слон»…
И не только детские…

«Большой секрет для маленькой
компании». Всеми знаема, многими любимая детская песня. Да только ли
детская? Как и всё остальное, что делалось Юнной Петровной с пометкой
«для детей».



Немного
биографии. Родилась в Киеве. Училась на филфаке Киевского университета.
Потом в Литературном институте. В 1961-м выпустила первую книжку – «Мыс
Желания». Известна и знаменита песнями на ее стихи, стихами для детей.
Одна из книг ее, кстати, называется «Большой секрет для маленькой
компании» (одноименную песню из мультфильма мы только что имели
возможность послушать).
И конечно, уверен, что все (и без моего напоминания) помнят про то, что фонтаны били голубые и что мы чушь прекрасную несли…

Кстати,
любопытный факт. Стихи эти, ставшие песней «Хорошо быть молодым»,
написаны Юнной Петровной, когда ей было… 28 лет (?!) Вот какое завидное
чутье возраста!..

Юнна Мориц — лауреат различных
премий, в том числе «Триумфа» и премии имени Сахарова. (Последняя,
разумеется, вручена «за гражданское мужество писателя».)

Да, Юнна
Мориц — поэт не только всенародно любимый (за те же мультфильмы и
песни), но и социальный. Ага, гражданин-поэт! Без кавычек и без шуток:

Народ переживёт любую власть,
Земли он ниже не сумеет пасть,
Его Господь пасёт, и Он спасёт
Народ, который вами презираем…

Юнна
Петровна всегда была и осталась резкой, не выбирающей выражений. Она
потеряла многих друзей, не выдерживавших ее безапелляционных суждений. И
сейчас приветливостью себя не утруждает. Жестокость чувствовалась в ее
сильном стихотворении:

«Война – тебе! Чума – тебе,
Страна, где вывели на площадь
Звезду, чтоб зарубить, как лошадь…».

Творческое кредо поэта, его предназначение Юнна Мориц выразила в следующих строках:

...Напомнит что душа —
...Не мера, а избыток,
...И что талант — не смесь
...Всего, что любят люди,
...А худшее, что есть,
...И лучшее, что будет
. . .
Итак, начало нашей «светской беседе» о замечательном русском поэте — Юнне Петровне МОРИЦ — положено…
Но, уверен, это только начало. Есть ещё немало интересного, о чем мне хотелось бы вам рассказать, друзья мои…

Олюшка: «…мое знакомство с Юнной Мориц было, как у многих,
через песни Никитиных, любимый "Ёжик резиновый", " Собака бывает
кусачей"....а потом прочла ее поэму «Звезда Сербости»... Не может быть
поэт с таким видением, с такой душой и совестью быть "удобным" обществу и
властьдержателям. как она сама говорит , «И в черных списках было мне
светло, и многолюдно в одиночестве
глубоком...»

Ну, вот и еще одно признание в том, что «Резиновый ёжик» — любимый…
Пожалуй, Олюшка, нас с тобой наберется не один миллион граждан, которые могут сказать о себе: мы росли на «Резиновом ёжике».
На
концертах Никитина (по его признанию) его обязательно просят спеть
именно эту песню. Одна дама так и написала в записке: «Сергей Яковлевич,
я выросла на Вашем «Резиновом ёжике». Но что Никитин шутливо ответил:
«Так долго не живут…»
Шутка шуткой, а ведь пожалуй лет 50 (или около того) песня живет?

И вы только всмотритесь в эту яркую картинку:
Небо лучистое облако чистое
На именины к щенку
Ежик резиновый шел и насвистывал
Дырочкой в правом боку

Ведь
она — сплошной позитив, от неё исходит тепло и на душе светлее
становится. А на чем растут нынешние детки? Хоть игрушки интернетные,
хоть мультики закордонные — сплошняком одна жестокость…
Полагаю, наша
роль, бабушек и дедушек, в теперешнее время возрастает, как никогда.
Родителям ведь некогда, всё в делах… задача — заработать…
Вот и
давайте приобщать внуков к добрым и теплым стихам и книжкам, фильмам и
песням. Иначе — беда. Она уже пришла, судя по той волне жестокости и
преступности, которая захлестнула общество наших с вами стран.

И
давайте поблагодарим ещё раз Юнну Петровну за тот удивительный по
простоте и душевности материал. Материал эмоциональной силы неимоверной.
Силы, наполненной позитивом. Что можно поставить рядом? Разве что
знаменитое: «Тише, Танечка, не плачь. Не утонет в речке мяч…» Агнии
Барто.

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

Да
и сама Юнна Петровна на этом фото уже большее соответствует образу
доброй бабушки, которая сочиняет для своих внуков добрые и
нравоучительные истории.

Друзья, весомый кусок ИЮНЯ и весь ИЮЛЬ — имел место перерыв в нашем общении здесь, в «Бликах…».
Лето-жара-отдых-огород-дача-мальдивы (это уж, кому как повезло)…
Будем
считать, что «каникулы» окончены и начался Новый учебный год (самые
«прилежные» ученики со вздохом называют этот процесс «длинным перерывом
между каникулами»).
С чем я нас всех и поздравляю!
Итак, «светские беседы» «БЛИКОВ на ПОРТРЕТЕ» Форума «КХН» объявляются… продолженными!..

…Правда, в ИЮНЕ осталась «недоговоренная» Юнна Пинхусовна…
Ох
уж эта Мориц?! Запустила мне (и, насколько я понял из блужданий по
Сети, не мне одному) ежей под черепную коробку и посмеивается себе,
небось?..
Не отпускает меня эта тема. И я, скорее всего, туда ещё
вернусь. Подобное возвращение к темам в наших «беседах» уже
неоднократно имело место быть.

…А ещё там, в ИЮНЕ остались милый моему сердцу Константин Дмитриевич БАЛЬМОНТ (145 лет);
писатель, без которого русская литература просто немыслима, Иван Александрович ГОНЧАРОВ (200 лет);
кумир миллионов Роберт Иванович Рождественского (80 лет);
потрясающий поэт Арсений Александрович ТАРКОВСКИЙ (105 лет)…

…А в ИЮЛЕ Катюшу надо было бы попросить просветить нас и вразумить…
Уж больно увлекательно она о художниках рассказывать умеет!
Такой вот человеку талант даден…
А
повод был донельзя превосходный: 125 лет со дня рождения русского
художника Марка Захаровича Шагала и 195 лет со дня рождения русского
художника-мариниста Ивана Константиновича Айвазовского.
Насколько я
понимаю, оба — гении от искусства живописи. Вместе с тем, художники
разноплановые… Один сумел увидеть море таким, каким его не видел никто…
Вот
ведь, какая интересная штука: море… Ну, видел я это море. Даже родиться
сподобился в Севастополе. А там, как известно, тоже море, Черное… Но
чтоб чего-то такого там особенного… так и не знаю… В солнечную погоду —
оно всё в бликах, даже глазам глядеть больно. В шторм тем более праздно
созерцать не станешь… даже на берегу… жутковато…
А от полотен Айвазовского глаз оторвать просто сил нет. Так привораживает… Чем, спрашивается?..
Шагала
«живьем» видеть не довелось. Всё больше по репродукциям. К тому же
искусство авангарда — штука непростая и требует некой подготовки к
восприятию. (В данном случае, что это: импрессионизм?..
экспрессионизм?.. В чем там фокус, в смысле разница, ну, так, чтоб
принципиальная, — так до сих пор к своему стыду и не разобрался…)

У человека несведущего, при виде картин Шагала, вопрос напрашивается: "Почему козы зеленые, а люди — летают? Это искусство такое… фантастическое, что ли?"
Но сам Марк Захарович всегда говорил: "Неправда, что мое искусство фантастично. Я реалист, я люблю землю!".

Но для меня Шагал всегда ассоциируется с Вознесенским, Андрей Андреичем, с его «Васильки Шагала»:

Сирый цветок из породы репейников,
но его синий не знает соперников.
Марка Шагала, загадка Шагала —
рупь у Савеловского вокзала!

… ах, Марк Захарович, нарисуйте
непобедимо синий завет —
Небом Единым Жив Человек.

Андрей
Андреевич ВОЗНЕСЕНСКИЙ — великий поэт… Любил, люблю и останусь
преданным его поэзии до смертного одра… (увы, уж немного осталось).
Знаю,
есть поэты и получше, наверное. Но это как первая любовь. С его поэмы
«Оза» (1964 год) для меня как бы начался новый отсчет времени. До этого
были «Мастера», но они не произвели на меня такого сильного впечатления.
«Авось» окончательно убедила в том, что я не ошибся. Ну а рок-оперу
Алексея Рыбникова «Юнона и Авось» слушаю очень часто.

…Ребята, я
прошу прощения за возможно излишнюю восторженность (это подобает разве
что пылким юношам, но не убеленным сединами старцам). Но завел вот
разговор о Вознесенском и сразу в памяти те далекие шестидесятые. И я —
студент — молодой… здоровый… честолюбивый… амбициозный…
Следуя Юнне Мориц, можно сказать: «Когда мы были молодыми… И чушь прекрасную несли…»
(Впрочем, мне могут сделать и комплимент: "Ты, дружище, продолжаешь и сейчас нести эту чушь... только не такую уж прекрасную".)

А
знаете что? Я вам сейчас свою фотокарточку покажу, тех лет. (Так…
по-родственному… вовсе не из любви к своим портретам, а чисто
ностальгически... Здесь ведь все свои?..) У меня сохранилась… да… Мне
здесь 21 год. Целая вечность…


Увеличить это изображение
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]
…А
вообще-то… всё виды искусств промеж собою связаны единой невидимой
нитью. Их призвание — создание ОБРАЗА, пропустив увиденное и услышанное
через душу ТВОРЦА! Вот только средства изобразительные разные…

Вот как у Николая Заболоцкого хорошо сказано:

Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.

…А
еще ИЮЛЬ — это нереализованная возможность поговорить о Варламе
Тихоновиче Шаламове (это который «Колымские рассказы»), Владимире
Осиповиче Богомолове («Момент истины»), о поэзии Анатолия Мариенгофа,
удивительного и я даже сказал бы легендарного классика белорусской
литературы Янко Купалы… (Или в Белоруссии уже не помнят такого поэта?)

…Но что уж, теперь уж, нам так уж сокрушаться?..
Во-первых,
как известно, нельзя объять необъятное, но мы всегда сможем ещё
вернуться к пропущенным темам. Какие наши годы?! Не так ли, девочки?..

Во-вторых,
вместо того, чтобы огорчаться, давайте порадуемся новым встречам, новым
темам, которые нас с вами ждут впереди. И я уверен, что они будут не
менее увлекательными. И такими мы с вами сделаем их сообща…

Танча: «А вы знаете, что Геннадий Шпаликов родился в
карельском городке Сегежа? Недавно там установили мемориальную доску. А
некоторые сегежане даже не знают, кто такой Шпаликов...Грустно.»

Танюша, это таки действительно грустно. Но вопрос твой для меня уж очень многоплановым выдался.
Появилось желание поговорить о Геннадии Шпаликове. (А он таки того достоин.)
С
другой стороны, вопрос — а почему? В чем причина того, что явно снижен
интерес в обществе к поэзии, литературе, искусству вообще? (Я не говорю о
тех, кто от 40-ка и выше. Этим, можно сказать, повезло больше.)
И,
думается мне, что «некоторые сегежане даже не знают, кто такой
Шпаликов...» — это слишком мягко сказано. А давайте спросим себя: а что
мы знаем о Геннадии Фёдоровиче ШПАЛИКОВЕ? (Если вы, конечно, не
литературовед, или человек, специально занимающийся историей
кинематографии.)
Ну, кто маленько больше — кто меньше… Чего уж там… не Пушкин, не Блок?..
И все-таки…

6 сентября — 75 лет со дня рождения Геннадия Федоровича ШПАЛИКОВА, советского киносценариста, режиссера, поэта.


Увеличить это изображение
[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

…В
1964 году на экраны страны вышел один из лучших фильмов отечественного
кинематографа ("Я шагаю по Москве"). Песня с одноименным названием,
звучавшая в нем, и сценарий самого фильма принадлежали перу Шпаликова.
(Кстати,
песню эту — «Я шагаю по Москве…» — главную песню фильма, сценарист
написал в перерыве на съемочной площадке. Она стала хитом 60-х.)



В
те годы он был одним из самых многообещающих и талантливых молодых
кинематографистов. Геннадию прочили прекрасное будущее, а он взял и
покончил с собой...
Он один из тех, кого называли «детьми оттепели». Сворачивания реформ и «подмораживания» он пережить не смог…

«С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.
Вот и сейчас — как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль
И Маяковский лег виском на дуло.
Задержимся на цифре 37! Коварен Бог —
Ребром вопрос поставил: или — или!
На этом рубеже легли и Байрон и Рембо,
А нынешние как-то проскочили», —

Так пел Владимир Высоцкий в 1971 году.

Но проскочили — не все.
Вот Геннадию Шпаликову было в аккурат 37. О нем как-то даже неудобно — «Федорович».
Он пробежал по жизни, как по утренней росе, оставив после себя свои сценарии, стихи и песни, как чистый звон радужных капель.
И — дрожащую трагическую ноту...
Как в этой песне, на его стихи, которую с таким драматизмом исполнил Владимир Высоцкий.
Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе, —
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.

Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают,
Прости-прощай, Центральный Комитет,
Ах, гимна надо мною не сыграют…



ОН
БЫЛ фантастически популярен в 60-е — невероятно обаятельный,
остроумный, весёлый, с гитарой через плечо и шампанским в авоське, везде
желанный гость, душа компании, настоящая звезда. «И самый хороший, и
самый умный, и талантливый, и полосатый, в полосатой рубашечке, и такой
красивый и любимый всеми девушками Москвы. Да и не только Москвы —
других городов тоже», — это всё хоть и в шутку о нём, но правда. А Белла
Ахмадулина считала, что он «особенно сияющ и рождён для радости».

Первой
его женой была Наталья Рязанцева, талантливая сценаристка. Студенческий
роман: компании, капустники, посиделки за полночь, весёлые песни,
прогулки по городу…

Но брак скоро (правда, без особых трагедий) распался.
Распался
и его второй звёздный брак — с Инной Гулая. Но хороша была! Выделялась
даже среди многочисленных московских кинокрасавиц. Этакая смесь
греховности и добродетели. Некоторым она напоминала ангела. Мож кто
помнит «Тучи над Борском»? Там её героиня, молоденькая, чистая, ясная,
попадает в секту. А ещё — Наташа в «Когда деревья были большими»…

СОШЛИСЬ
два человека, и впереди, казалось, их ждало только счастье, так много
было им дано и так много обещала жизнь! Но у Шпаликова появились
серьёзные проблемы — цензурные запреты. Фильм Марлена Хуциева «Застава
Ильича» по его сценарию был изувечен. Возмущался публично сам Никита
Хрущёв! Шпаликов присутствовал на том собрании, сидел и улыбался, чем
ещё больше раздразнил вождя. Но у «идейно незрелого» героя тогда как раз
родилась дочка Даша, и он в своё оправдание простодушно попросил
аудиторию… ему поаплодировать! Что и было проделано. И даже вождь
смягчился…

Позже он написал сценарии к лентам «Я родом из
детства», «Ты и я», «Причал», «Пой песню, поэт». В 1967-м вышла его
единственная режиссерская работа — фильм «Долгая счастливая жизнь».
А его «Пароход белый-беленький,
Дым над красной трубой.
Мы по палубе бегали —
Целовались с тобой…», —
(из фильма «Коллеги»)?
Это вообще был хит. Песню пели все и всюду.
А фильм-то снят по роману Василия Аксёнова, о котором мы говорили в прошлом месяце. Вот вам и связь времен…



У
Шпаликова с ранних лет было своё «лекарство от стресса» — и состояние
«навеселе» было вкайф. Но постепенно «лекарства» стало требоваться всё
больше, а состояния радости оно приносило всё меньше.
После
стремительного взлёта в кино — простои, запреты, безденежье и долги,
творчество «в стол», хотя писал он до конца жизни много и очень хорошо —
и сценарии, и стихи. Но сценарии больше не становились фильмами, стихи
не собирались в сборники.

Долгой счастливой жизни в кино, в
браке и в судьбе Шпаликова-Гулая — не получилось. Отношения всё более
обострялись: ведь сошлись две яркие личности, два взрывных и порой
неуправляемых характера. К тому же актриса НЕ СНИМАЛАСЬ. А так хотелось
сыграть Офелию в «Гамлете», или Сонечку Мармеладову в «Преступлении и
наказании»! Не утвердили. Гену НЕ ПРИВЛЕКАЛИ К СЪЁМКАМ. Начались ссоры,
бесконечные выяснения отношений.

Чего уж тут?... Он пил:
Драматург Александр Володин встретил его в коридоре киностудии, когда
Шпаликов работал над своим последним сценарием: «Вид его ошеломил меня. В
течение двух-трех лет он постарел, конечно, страшно. Он кричал, кричал:
«Не хочу быть рабом! Не могу, не могу быть рабом!..»

Стихи
Шпаликова становились всё драматичнее. Он уходит из семьи. Праздника,
которого они оба так ждали, не получилось. Жизнь, которая казалась
обыкновенным чудом, обернулась чем-то некрасивым, недобрым, невыносимым.
Он повесился в Доме творчества в Переделкине 1 ноября 1974 г.

…Накануне,
29 октября 1974-го, он напишет последнее в своей жизни стихотворение,
прощальное письмо далекому любимому другу, писателю Виктору Некрасову:
«Чего ты снишься каждый день,
Зачем ты душу мне тревожишь?
Мой самый близкий из людей,
Обнять которого не можешь…»

На
следующий день поедет на Новодевичье кладбище, где открывали
мемориальную доску режиссеру Михаилу Ромму, и ему не дадут выступить,
оттуда с Григорием Гориным — в Переделкино. Там выпьет бутылку дешевого
вина и повесится на собственном шарфе…

Кинокритик Андрей Зоркий
пишет, что его тело обнаружил Горин. Он и милицию вызвал, и бумаги
припрятал, чтобы не пропали. Может, это уже и не важно, но сам Григорий
Израилевич эту историю рассказывал мне иначе: «Ко мне прибежали: «Идем
скорее, там Генка повесился!» Они боялись тело вынуть из петли, а я же
когда-то работал врачом «скорой», ну я и вынул его…»

…Сегодня
Геннадий Шпаликов, проживший на свете, прошагавший по Москве ровно 37
«пушкинских» и «маяковских» лет, нуждается в подробном представлении, в
напоминании. Инна Гулая, так и не оправившись после потрясения, лечилась
в психиатрической больнице и, по предположениям, умерла, приняв
смертельную дозу таблеток, в 1990 г., в 49 лет.

Говорят, на
сберкнижке у Шпаликова осталось два рубля. «Завещаю вам только дочку —
больше нечего завещать, — писал он в стихах, — всё, что на свете
осталось, я именем Даши зову». Даша Шпаликова, дитя любви с грустными
глазами, закончила актёрский факультет ВГИКа, снялась в фильме «Детская
площадка». Дальше о ней — лишь слухи, чаще не самые отрадные.

Такое вот неснятое кино…

Карелия нам подарила Геннадия Шпаликова. Но этим тема «литературная
Карелия», конечно, же не исчерпывается. Я тут поинтересовался, навскид…

В
мае 1784 года первым Олонецким губернатором был назначен Гаврило
Романович Державин — один из столпов российской поэзии. Губерния эта в
те времена была одной из самых великих по территории, но очень малой по
населению.

Безусловно, стоит упомянуть и еще одного человека –
Александра Александровича Полторацкого. Он был жителем Петрозаводска и
прославился благодаря Александру Сергеевичу Пушкину. По одной из версий,
именно образ Александра Полторацкого стал прототипом Евгения Онегина.
Занятно, не так ли?..

В Петрозаводске несколько лет жил и даже
учился в Петрозаводском государственном университете Роберт
Рождественский. Проучился он здесь год, а с 1951 года — переводится в
Москву.
Но позже поездки по Карелии для поэта станут частыми и
любимыми, а творчество сказителей – эталоном. Роберт Рождественский
немало усилий приложит для того, чтобы найти могилу Ирины Федосовой –
«народной поэтессы».
Роберт Рождественский сначала был членом
карельского Союза писателей и в Карелии у него были изданы книги:
"Флаги весны", поэмы "Моя любовь", "Двести десять шагов", сборник
"Выбор".
Роберт Рождественский неоднократно устраивал авторские
вечера в разных уголках Карелии — Кондопоге, Сортавале, Лахденпохье,
Кеми, — на которых собирал большие аудитории.

Ну и, конечно,
Евгений Евтушенко, которому присвоены звания почетного гражданина
Петрозаводска и почетного доктора Петрозаводского государственного
университета. Его шутливо называют "карельским зятем": его супруга Маша
родом из Петрозаводска, окончила два факультета Петрозаводского
государственного университета.
Евгений Александрович частый гость в
Карелии, многие свои стихи посвятил этой северной республике, памятникам
русского деревянного зодчества на острове Кижи и Успенской церкви в
Кондопоге. По словам самого поэта, только в Карелии он "почувствовал
поэзию как высшее проявление чувств человека".

(Конечно же,
Карелия литературная Карелия знаменуется не только этими фактами. Там
имеется Союз писателей, в котором немало талантливых авторов. Но я не
ставлю целью анализировать их творчество.)

...А теперь, от Евтушенко — снова к Шпаликову.
У Евтушенко есть стихотворение, ставшее известным романсом, «Дай, Бог!»
А в нем — такие слова:

Дай Бог, чтобы твоя страна
Тебя не пнула сапожищем.
Дай Бог, чтобы твоя жена
Тебя любила даже нищим.

Я так думаю, что трагедия Геннадия Шпаликова в том, что и в первом, и во втором случаях его судьба сложилась крайне драматично…

разговор о Геннадии Шпаликове уже стоит того, чтобы не назвать нам «СЕНТЯБРЬ» зряшным.

Геннадий
Шпаликов писал стихи всю свою непродолжительную жизнь. И у него есть
прекрасные стихотворения. Быть может кто-то скажет: «нет, я не смогу
назвать его большим поэтом». Но мы с вами когда-то уже на эту тему
говорили. В поэзии «табель о рангах» вещь неблагодарная.
Одно бесспорно: он был поэтом по своей душе, по человеческому поведению, по ощущению чужой, а не только своей боли.
Но, возможно, это качество и делает поэта — поэтом?
Не самолюбование эстетствующих снобов, а именно способность чувствовать чужую боль, в себя вобрать все боли мира?

Шестидесятникам
(к коим принадлежал Геннадий Шпаликов) достались ой какие трагические
перепады. И, тем не менее, они вовсе не были конформистами, «кидавшими
камни лишь в разрешенном направлении», как со свойственным ему сарказмом
выразился Иосиф Бродский…
Большинство из того поколения пусть наивно, но искренне верило, что ещё можно очиститься и спасти идеалы социализма.
Но
партийная бюрократия, знать не знавшая слова «совесть», постепенно
сделала из многих искренних советских патриотов почти или совсем
антисоветских, а из идеалистов – если не циников, то пессимистов, как
Гена Шпаликов.

В юности, ещё будучи учащимся Киевского суворовского училища, он записал в дневнике:

«Вчера
покончил с собой Фадеев. Сегодня – во всех газетах его портреты и
медицинское свидетельство: «Страдал тяжелой болезнью – алкоголизмом, во
время душевной депрессии, вызванной острым приступом алкоголизма,
покончил жизнь самоубийством»…

Жалости нет, алкоголиков не
жалеют. Какими же руками он писал, как мог говорить о светлом, чистом и
высоком – пьяница по существу… Фадеев – дезертир. Иначе его назвать
трудно».

Ну, что тут сказать? Налицо юношеский максимализм с наложением привнесённой воспитанием идеологии.

Тогда
Шпаликову и вообразить было трудно, что его ждет такая же судьба. Его
не спасла даже любовь к жене – замечательной актрисе Инне Гулая и к их
общей дочке Дашеньке, о которой он написал так:

Всё прощание – в одиночку,
Напоследок – не верещать.
Завещаю вам только дочку –
Больше нечего завещать.

И как изменились его записи в дневнике по сравнению с заметками о самоубийстве Фадеева:

«Еще
раньше у меня бывали вот такие дни, такой пустоты, неприкаянности, но
это проходило. Вот уже, наверно, месяц я живу так, и это не проходит. Я
просыпаюсь внезапно среди ночи и сижу при электрическом свете, пробую
читать – уже несколько лет замечаю, что я стал читать любую ерунду, лишь
бы не оставаться с не занятой ничем головой. Я не вижу никакого выхода,
я совершенно пуст, работа не доставляет мне радости <…> уже около
двух лет я беспрерывно пью, и теперь это стало уже нормой поведения –
мне некуда деваться».

Он был человек, наполненный светом, и,
когда свет из него ушел, он не смог без него. Его обожгло, даже сожгло
морозом после «оттепели», и он повесился.

«Безвременье вливало
водку в нас», – спел Володя Высоцкий о таких людях, не выдержавших
жестоких похолоданий, выпавших на их долю.

Есть очень некрасиво
звучащая, высокомерная пословица «Хороший человек – это не профессия». И
все же, быть хорошим человеком – главнее всех профессий.

...Он остро переживал отъезды друзей «туда», «забугор»…
Среди них был Александр Галич.
Стихотворение Шпаликова «У лошади была грудная жаба…» пел Александр Галич.
У лошади была грудная жаба,
Но лошадь, как известно, не овца!
И лошадь на парады выезжала,
И маршалу про жабу - ни словца.
А маршал, бедный, мучался от рака,
Но тоже на парады выезжал,
Он мучился от рака, но, однако,
Он лошади об этом не сказал....

Спасибо ВСЕМ, кто откликнулся на мои вопросы!
Сначала за «зелёную тоску»…

Я, ребята, нисколько не лукавлю.
Составлял вот преамбулу к «СЕНТЯБРЮ».
Вдруг всплыла идиома (сращение такое фразеологическое) — «зеленая тоска»…
И вопрос как-то сам собой возник: а почему, собственно, она именно зеленая?
Как всегда в затруднительных случаях, рука тянется к словарям. (Привычка.)
Беру «Фразеологический словарь русского языка». (Кстати, сам из себя — зелёный. Нет, не я — словарь.) Смотрю…
Есть
«зелёная улица», «в глазах зеленеет», «молодо-зелено», даже «зеленый
змий» есть и «елки зелёные», а вот «зелёной тоски» — нет…
Но я ж зануда. (Вон, Серёга знает… Наташа, пожалуй, тоже…)
Вот и решился на «помощь друга».

…Мне понравилось Олюшкина версия:
«…тоска,
она же по сути состояние не "черное-грязное", как скажем, угрызения
совести, злость, месть, а ближе все таки к упадку настроения, к палитре
болотной, зеленой. И потом Зеленый-зелень-зелье... яд, короче для души,
вот!

Интересен семантический ряд "Зеленый-зелень-зелье... — яд…"
Вообще-то, согласно словарям, зелёный имеет корень -зелён- (-ый — окончание).
И в списке родственных, однокоренных с ним, «зелье» (прямо ведущее к «яд», в том числе и для души) мы не обнаружим.

Но
при более глубоком анализе этимологии слова, с помощью исторической
лингвистики, связь таки прослеживается. Ибо старославянское зеленъ
(общее для «зеленый-зелень-зелье») восходит к праиндоевропейскому корню
ghel-.
А от этого ghel- (среди множества других однокоренных)
произошло и греческое khole (прямой эквивалент русского «меланхолия»). А
от «меланхолия» прямой путь к «тоска зеленая».

Таким образом,
совершив экскурс во тьму веков, на 3-4 тысячи лет назад, ко временам
индоевропейского праязыка основы, приходим к выводу, что идиома «тоска
зелёная» существует на вполне законных основаниях и является исторически
оправданной.

Нет, ну, если кто-нибудь хочет возразить этим праиндоевропейцам — пожалуйста!

...В соответствии со вторым постулатом Организмики, всякий организм является составной частью организма более высокого уровня.
(Кстати, «организмика» — как новая фундаментальная наука — ничего общего с оргазмом, как таковым, не имеет.)
А,
следовательно, и каждое явление исторической лингвистики — всего лишь
составная лингвистического явления более высокого порядка, получившего
наименование «праязык основа».

…Ребята, если кто решил, что у него (то бишь у меня) «тихо шифером шурша, крыша едет не спеша», то вынужден вас разочаровать — «рассудок не померк ещё, но это впереди…»

Это я таким образом решил поприкалываться.
НО! В КАЖДОЙ ШУТКЕ — ДОЛЯ ШУТКИ!..

А так вот, сижу себе… смотрю в окно… отслеживаю поток сознания…
«А за окошком месяц май!..»
—
Какой май, придурок? Это в песне Гарика Сукачёва — май. А у тебя —
сентябрь. Да и тот уж на последнем издыхании... Потому как, уж роща
отряхает… Ну, что ей положено, то и отряхает…

Кстати, Олюшка, твое «Аа... потому что ЧУШь ФИОЛЕТОВАЯ, ВОТ!», — это, надо думать, намек такой, прозрачный, в мой адрес? Принято…

(И это ещё не всё… как говорится, продолжение следует.)

Ну, в первой части нашего лингвистического этюда мы, пожалуй,
забрались слишком далеко в глубь веков. А не поискать ли нам примеров
для продолжения беседы в тему всё того же, выстроенного Олюшкой,
семантического ряда «Зеленый-зелень-зелье... яд» во временах не так уж
столь отдалённых?

Я вот, к примеру, например, хочу обратить ваше внимание на такой пример.

Обратимся к «нашему ВСЁ».
Наверняка, все помнят у Пушкина — «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»?

…Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок,
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленого вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила,
Да кусочек прикусила…

У
вас никаких ассоциаций не вызвало это странное название — «зеленое
вино»? От чего же отказалась царевна? Что это за вино такое, «зеленое»?
Чтобы прояснить сей вопрос, нам снова таки доведется обратиться к истории слова «зелье».

Старославянское слово «зелiе» — это не «зелье — снадобье», как может показаться, а «растение».

Это
значение долго сохранялось в русском языке. Вот, что про это слово
пишет в составленном им же «Толковом словаре живого великорусского
языка» замечательный ученый, лексикограф Владимир Иванович Даль:
«ЗЕЛИЕ,
зелье — злак, трава, растение; сорные травы и семена в хлебе; снадобье,
лекарство; яд, отрава…» Ну, есть там ещё и другие значения…

По своему происхождению слово зелье с первоначальным значением «зелень, трава» родственно слову зелёный.

Потом
слово зелье стало обозначать настой на травах. Он мог быть как
лечебным, так и колдовским (отворотное и приворотное зелье), и даже
использоваться в качестве яда.

Нет, ну, мало ли на свете ядов: яды ядовитых животных, яды-минералы?..
Но
русскому человеку ближе всего были растительные яды, а если ещё точнее,
то яды, полученные из трав. Отсюда и "отравить", то есть "опоить
ядовитой травой". "Отрава" – это буквально: "трава-яд".
Слово
"зелье" в своем "ядовитом" значении восходит к понятию "зеленый" по той
же причине. "Зелье" от "полученное из зелени, т. е. из травы".
Как видим, развитие значения от «растение» к «настой, снадобье» в слове «зелье» не уникально.

Так что Олюшкиной версии мы нашли ещё одно документальное подтверждение…

Потом
у слова зелье возникло еще одно значение. Это слово стало обозначать не
просто жидкое средство из растительного сырья, а спиртной напиток,
получаемый перегонкой зерен злаковых растений (пшеницы, ржи, ячменя).

Старое
русское выражение «зелено вино» тоже означает вино из злака, из зелья в
первичном значении, то есть, проще говоря, водку. Аналогичный смысл
отражает еще одно старое название водки — хлебное вино.
Именно от водки отказалась царевна в доме у семи богатырей.

Нет, ну а богатыри-то хороши?.. Тоже мне, джентльмены? Рыцари, блин…
Могли бы расстараться для дамы и шампанского.
Чай не каждый день в ихнюю глухомань царевны забивались?...

---

И тут меня понесло, как Остапа, когда он почувствовал прилив новых сил и шахматных идей!..

…Как
известно, значение слова в языке со временем более или менее меняется.
Это связано с изменением в образе жизни и мышления людей, появлением
новых предметов, которым нужно давать имена.
В результате иногда
значение слова настолько "уплывает", что если попадается старинный
текст, бывает совсем непонятно употребление слова в этом тексте.
Да и
в наше время, к сожалению, не всякому пишущему понятен изначальный
смысл слова, а отсюда — употребление слова в несвойственном ему
контексте. Не думаю, что кто-то сознательно допускает ляпсусы в своей
речи…
Но чтобы не попадать в подобные ситуации, всё же есть смысл почаще обращаться к словарям.

…Бывает,
что слово не прямо изменяет свое значение, а только увеличивает область
своих значений. А бывает, что приобретает совершенно новый, не
свойственный изначальному смыслу оттенок.

В свое время великий пролетарский поэт заметил: «Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платье…»

И такие, знаете ли, выверты случаются….
Вот, к примеру, в якобы коммунистическом Китае за слово «товарищ» можно и в табло получить. А всё из-за сленга…

В
Китае водителям общественного транспорта запретили называть пассажиров
«товарищами» — чтобы те не подумали, что их обзывают геями.
Дело в том, что сейчас в молодежной среде «товарищами» называют гомосексуалистов.
А ранее обращение «товарищ» в коммунистическом Китае было обязательным для всех…

А дальше, если помните, Владимир Маяковский добавлял: «Хочу сиять заставить заново величественнейшее слово «Партия».

У нас сиять заново заставить надо бы тоже немало слов.
Среди них — обозначение цвета «голубой», с некоторых пор почему-то вызывающее ухмылку.
Слово «трахнуть» — раньше это означало всего лишь «ударить».
Слово «дать» тоже обрело способность к двусмысленным толкованиям.
«Кончить» — из той же серии. Что ещё?..
Да что там, даже слово «жить» приобрело двусмысленный оттенок.

…В
школах США есть слова, запрещённые для использования из соображений
политкорректности, чтобы не «оскорблять» определённые слои общества.

Запрещено
слово „динозавр“, которое отсылает к идее об эволюции, а говорить о ней
— значит сердить креационистов, чья мировоззренческая концепция
предполагает, что жизнь, человечество, планета Земля, а также мир в
целом — непосредственно созданы Творцом или Богом.

Запрещено
слово „дансинг“: слишком сексуальное и распущенное. Запрещено даже слово
„день рождения“: Свидетели Иеговы не отмечают дней рождений, вы можете
нанести удар по чувствам маленького адепта.

А началось все с табу
на слово негр (его заменили политкорректным "афроамериканец"), потом —
слова "мадемуазель" (какое ваше собачье дело, кто я: ещё мадемуазель,
или уже нет?!)
В некоторых странах (где официально разрешены
однополые браки) покусились даже на такие святые на каждого нормального
человека слова, как "отец" и "мать", а теперь вот под раздачу попали
динозавры и день рождения.

(Всё это я «нагуглил» не сегодня… Всем этим полнится Инет.)
Ну, что тут скажешь? Маразм крепчает. Воистину, кого Бог хочет наказать, того он лишает разума.

Можем
встретить господ, которые собираются запретить "Божественную комедию",
редактируют сказку про Белоснежку, запрещают христианам носить крестики и
пр.

Если так будет продолжаться, то скоро, наверное, все слова
запретят, ибо получится, что каждое слово кого-то да оскорбляет:
например, безногому инвалиду... (виноват, лицу с особыми
потребностями!..) оскорбительно слышать слово "нога"; человеку с низким
интеллектом неприятно слово разум; атеист не хочет слышать слово "Бог", и
т.д., и т.п.

…Как тут быть? А вот так: выслушай всех и сделай
наоборот. Ничего не бойся, и называй, вещи своими именами. И пусть негр
будет негром, женщина — женщиной, инвалид — инвалидом, а небо — голубым.

И тех, с кем общаешься, призови поступать так же.

«К чему эти фраерские понты дешёвые, все эти рассуждения за
цвет тоски? — удивленно скажет иной читатель. — Вы только посмотрите на
то, что он тут понаписал? Так вот же она — тоска зеленая!.. Чего ещё
искать?..»

Что ж, дорогой друг, ты свершено прав.
Но, как тут быть, если…

Фонари и окна гасит город сонный.
На высоких крышах дремлют облака.
А мне опять приснился крокодил зеленый.
Зеленый-презеленый, как моя тоска.



Впрочем, Наташин вариант куда забавней: "Зеленый цвет - цвет рухнувшей надежды". Бендер во всем виноват.

Он же одновременно и совет содержит: ежели тоскливо, почитай Ильфа и Петрова…

…Как
известно, первоначальный цвет автомобиля оригинальной конструкции зари
автомобилизма, к радиатору которого была приколочена медная бляха с
надписью «Лорен-Дитрих», (которая, впрочем, ничего не говорила о его
настоящем происхождении) был зелёный. Но после злоключений путешествия
из Арбатова в Черноморск, после знаменитого автопробега встал вопрос:

— Что делать с "Антилопой"? — спросил Козлевич.

—
Да, — сказал Остап, — в город на этой зеленой лоханке теперь не
въедешь. Арестуют. Придется встать на путь наиболее передовых стран. В
Рио-де-Жанейро, например, краденые автомобили перекрашивают в другой
цвет. Делается это из чисто гуманных побуждений — дабы прежний хозяин не
огорчался, видя, что на его машине разъезжает посторонний человек.
"Антилопа" снискала себе кислую славу, ее нужно перекрестить.

Решено было войти в город пешим порядком и достать красок,

…Командор и борт-механик придирчиво стали выбирать краски.

—
Черный цвет — слишком траурно, — говорил Остап. — Зеленый тоже не
подходит: это цвет рухнувшей надежды. Лиловый — нет. Пусть в лиловой
машине разъезжает начальник угрозыска. Розовый — пошло, голубой —
банально, красный — слишком верноподданно. Придется выкрасить "Антилопу"
в желтый цвет. Будет ярковато, но красиво…

Вот тогда-то и родилось знаменитое: «Зелёный — цвет рухнувшей надежды…»

И, наконец, давно обещанный рассказ, (или разговор, если получится?) про О.Генри.

11 сентября — 150 лет со дня рождения американского писателя О`ГЕНРИ (Уильяма Сидни Портера).

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]

Я уже обмолвился ранее, что у меня к нему особый интерес имеется?
Начну издалека…
Я
имел необычное детство. Моё видение мира (взгляд и на книги, и на
музыку, и на женщин…) выстраивалось под влиянием двух старших братьев.
Они были одногодками, но не близнецы. (Славка — двоюродный брат —
остался сиротой, и мы росли в одном доме и одной семьей.)
В школьные
годы они меня, конечно, всерьёз не принимали. Какие общие интересы могли
быть у парней, которые уже бегали на танцы, с зелёным шестиклассником?

И житье мне выпало сродни чеховскому Ваньке Жукову, отданному в ученье к сапожнику. Ну, помните?..
«А
вчерась мне была выволочка. Хозяин выволок меня за волосья на двор и
отчесал шпандырем за то, что я качал ихнего ребятенка в люльке и по
нечаянности заснул. А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я
начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю
тыкать. Подмастерья надо мной насмехаются, посылают в кабак за водкой и
велят красть у хозяев огурцы, а хозяин бьет чем попадя. А еды нету
никакой. Утром дают хлеба, в обед каши и к вечеру тоже хлеба, а чтоб чаю
или щей, то хозяева сами трескают. А спать мне велят в сенях, а когда
ребятенок ихний плачет, я вовсе не сплю, а качаю люльку...»

Ну, не то, чтобы совсем уж так уж, но где-то рядом.

…Да,
так вот, один мой брат не расставался с томиком стихов Есенина, столь
глубокочтимого моим другом Серегой (хорошо известного в узких кругах как
Серджио).
Другой же — не выпускал из рук сборник рассказов О.Генри.

Ну,
а мне под страхом сильнейших из наказаний (нет, речь не идет о лишении
сладкого, запросто могли и по сусалам дать) строго-настрого было
запрещено даже прикасаться к этим сакраментальным, можно сказать,
заветным и, некоторым образом, даже "священным" книгам.

(Если
кто не в курсе, что значит «дать по сусалам», могу пояснить. Это значит
— ткнуть кулаком в нос или губы, а точнее, в середину верхней губы, где
срастаются усы, пустить кровь по лицу.)

Естественно, усов у
меня в ту пору быть не могло, по причине моего малолетства, но место,
где предполагалось их появление, таки было. Дать по сусалам — это была
высшая мера наказания, были наказания и не столь суровые: скажем,
напинать (пардон) под филейную часть.
Так что, как видите, выбор у меня был невелик…

Но соблазн был велик настолько, что я всё же решился…
(Запретный плод, знаете ли... Ну, вы это помните?)
И
вот как-то ночью, когда мои братцы находились в бессознательном
состоянии, иными словами, безмятежно дрыхли, я с вожделением взял
сначала одну, а затем и другую книгу.

Сначала открыл томик
Есенина. Бегло полистал и… особого впечатления эта книга на меня тогда
не произвела. Лишь помню, взгляд зацепился за строчки:

В пятнадцать лет
Взлюбил я до печенок
И сладко думал,
Лишь уединюсь,
Что я на этой
Лучшей из девчонок,
Достигнув возраста, женюсь.

Пятнадцати
мне в ту пору ещё не было, а только тринадцать. Но «лучшая из
девчонок», на которую взирал с вожделением и на которой мечтал жениться,
«достигнув возраста», была. Ну, думаю, эту книгу, пожалуй, отложу до
лучших времён.
И жизнь подтвердила правильность принятого решения.
Через 3-4 года сборник стихов Есенина стал и моей настольной книгой. А в
студенческие годы чтение со сцены стихов (и, прежде всего, Есенина)
приносило и мне дивиденды, в виде дополнительных стипендий от деканата, а
подчас обеспечивало более снисходительное отношение со стороны
преподавателей во время экзаменов, поскольку я уже был как бы, человеком
публичным…

И тут я открыл другую книгу, которую до дыр уже
успел зачитать мой братец Славка. Как сейчас помню, на твердой обложке
коричневого цвета значилась незатейливая надпись: О.ГЕНРИ, избранное.

И
всё… А в дальнейшем моя жизнь условно разделилась как бы на две части:
на ту, непродолжительную, в которой я не знал О.Генри, и на ту, которую я
и поныне живу, — с О.Генри…

(Продолжение следует…)

«ОЛЮШКА…вот про искусство, шедевр тогда даже не подумала! у меня
была другая интерпретация - художник вдохнул свою жизнь в Джонси.
Трансплантация жизненных сил, во имя чего?
а сейчас сижу и думаю, это
ж как реалистично нужно было нарисовать! Под дождем и видимо, сидя на
дереве, с математической точностью угадав проекцию на стену!..»

Конечно,
о силе слова, о безграничных возможностях подлинного искусства, — это
тоже не мысли 13-летнего недоросля. Откуда? Это всё пришло с годами.
Возможно, после …надцатого прочтения О.Генри и множества обсуждения его
новелл на уроках. Ведь рассуждать приходилось вместе с учениками.
Какие-то заранее подготовленные заготовки, выложенные в классе, — это не
катит… Они ведь почувствуют фальшь ситуации, когда их приглашают
размышлять, а размышлять вроде как и не над чем.
Меня всегда
привлекал эвристический подход к подаче материала. Пусть учатся
размышлять. И практика подтвердила, что именно такие уроки, с жаркими
диспутами и отстаиванием своей точки зрения, запомнились ученикам больше
всего.
(Впрочем, меня снова занесло не в ту степь. К нашей теме это отношения не имеет.)

А вот заключительные строки новеллы. В них частично ответ на твой вопрос:
«Мистер
Берман умер сегодня в больнице от воспаления легких. Он болел всего
только два дня. Утром первого дня швейцар нашел бедного старика на полу в
его комнате. Он был без сознания. Башмаки и вся его одежда промокли
насквозь и были холодны, как лед. Никто не мог понять, куда он выходил в
такую ужасную ночь. Потом нашли фонарь, который все еще горел,
лестницу, сдвинутую с места, несколько брошенных кистей и палитру с
желтой и зеленой красками. Посмотри в окно, дорогая, на последний лист
плюща. Тебя не удивляло, что он не дрожит и не шевелится от ветра? Да,
милая, это и есть шедевр Бермана — он написал его в ту ночь, когда
слетел последний лист.»

А вот ты ещё: «А вспомните "Дары волхвов"? опять жертвенность, ну тут хоть во имя любви!....»

Ну, прям с языка у меня сняла эту тему! Я как раз с новеллы «Дары волхвов» имел ввиду продолжить наш разговор.

О.Генри рано остался сиротой. Подрабатывал в аптеке своего дяди.
Ему
довелось испытать много бед. Даже был осужден за растрату денег и
отбывал свой срок в тюрьме. Служил кассиром в банке. Но из банковской
карьеры хорошего вышло мало. Портера вскоре обвинили в растрате 1150
долларов — очень серьёзной суммы по тому времени. Кстати, биографы
писателя до сих пор спорят, был ли он на самом деле виновен. С одной
стороны, он таки в ту пору нуждался в деньгах для лечения больной жены.
С
другой стороны, — уволился из банка в декабре 1894 г., в то время как
растрата вскрылась только в 1895-м, причём владельцы банка были явно
нечисты на руку.
Но как бы там ни было, пословица гласит: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся…»

О.Генри прожил всего 47 лет. Но за свою жизнь он видел много людей, сталкивался с разными судьбами.
И
когда он начал писать, то его героями стали именно «родственные души» —
маленькие люди, вынужденные каждый день бороться за существование.

…Мы начали знакомство с творчеством О.Генри с новеллы драматического содержания.
Но ведь он по большей части известен, как замечательный мастер юмора?

И юмор его — неподражаемый… тонкий, ненавязчивый и беззлобный…
Особенно
ярко это выражено в рассказах сборника «Благородный жулик», с главными
героями Энди Таккером и Джефферсоном (а проще — Джеффом) Питерсом.

Его
герои, которым он симпатизирует, (даже жулики!) по сути, движимы
чувством любви, дружбы, стремлением делать добро, способностью к
самопожертвованию…
Тогда как отрицательные персонажи действуют под влиянием ненависти, злобы, стяжательства, карьеризма.

Писателю
свойствен в большинстве его рассказов насмешливый или иронический тон.
Развитие действия и поведение героев, а иногда и очень серьезные явления
в новеллах О. Генри всегда сводятся к шутке, к смешной развязке.
Смех
О. Генри добродушен, в нем нет грубости и цинизма. Он не смеется,
скажем, над физическими недостатками своих героев или над их
действительными несчастьями.

Смех О. Генри благороден!
Да
потому, что в основе юмора писателя (как я уже говорил) лежит глубокая
вера в человека, любовь к нему, ненависть ко всему, что уродует жизнь и
людей.

У О. Генри есть рассказ "Родственные души", в
котором рассказывается о том, что грабитель забирается ночью в дом
богатого обывателя и находит его лежащим в постели. Бандит приказывает
обывателю поднять руки вверх. Обыватель объясняет, что из-за острого
приступа ревматизма сделать этого не может. Бандит сразу вспоминает, что
он тоже страдает этим недугом. Завязывается непринужденная беседа.

Так они беседуют, а потом отправляются вместе выпить: "Ладно, — говорит вор, — бросьте это, я вас приглашаю. На выпивку хватит".
Комическая идиллия, изображающая грабителя и его возможную жертву идущими под ручку в кабак, не может не вызвать улыбки.

Смешно? Да, смешно… Но скажите над чем вы смеётесь и я скажу, кто вы…

Смешно,
конечно, не то, что в героях О. Генри неожиданно обнаруживается
человеческое. Смешно то, что человеческое обнаруживается в такой
неожиданной, ненормальной форме.

Подчас, за иронией скрывается грусть, столь свойственная его юмору.
Вот, к примеру, рассказ "Роман биржевого маклера".
Отрешившись на короткое время от атмосферы биржевого ажиотажа, маклер
Гарри предлагает своей стенографистке выйти за него замуж. Но к его
удивлению, стенографистка повела себя как-то странно... Сначала она как
будто изумилась, потом из ее глаз хлынули слезы, а потом она солнечно
улыбнулась сквозь слезы.
"... Я поняла,.. — сказала она мягко, — это
биржа вытеснила у тебя из головы все остальное". И она сообщает Гарри,
что они с ним вчера обвенчались.

Яснее сказать нельзя: биржа вытеснила у человека все естественные, нормальные чувства.

Итак,
— два юмористических рассказа, вызывающих "легкий смех". Но в основе их
юмора лежит таки глубоко гуманное воззрение на жизнь. То же содержат и
другие рассказы. Вот почему смех О.Генри — благородный смех!

Изобретательность
О. Генри в создании концовок новелл и рассказов просто поразительна.
Иногда кажется, что все усилия писателя направлены только на то, чтобы
удивить нас неожиданным финалом.

(Кстати, новеллу как жанр характеризуют краткость, острый сюжет, и — неожиданная развязка.)

А вот рассказ, который уже упомянула Олюшка: «А вспомните "Дары волхвов"? опять жертвенность, ну тут хоть во имя любви!....»

«Один
доллар восемьдесят семь центов. Это было все. Из них шестьдесят центов
монетками по одному центу. За каждую из этих монеток пришлось
торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником так, что даже уши
горели от безмолвного неодобрения, которое вызывала подобная
бережливость. Делла пересчитала три раза. Один доллар восемьдесят семь
центов. А завтра рождество…»

Накануне Рождества молодая семейная
пара — Джим и Делла — обнаруживает, что у них не хватает денег на
праздничные подарки друг другу. Делла решает продать свои роскошные
каштановые локоны (часть «сокровищ, составлявших предмет их гордости») и
купить мужу платиновую цепочку для его золотых часов (а часы — это
второе семейное «сокровище»).

Вечером Джим приходит домой с
подарком для жены. Молодые люди раскрывают свёртки, и выясняется, что
Джим продал свои часы, чтобы купить дорогой набор гребней, о котором
Делла давно мечтала. Но это вовсе не портит праздник двух любящих
сердец.

«Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были,
как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они-то и завели моду
делать рождественские подарки. И так как они были мудры, то и дары их
были мудры, может быть, даже с оговоренным правом обмена в случае
непригодности. А я тут рассказал вам ничем не примечательную историю про
двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым
образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но
да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей
эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары,
истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы…»

…О.
Генри делает мудрый вывод: волхвы принесли дары, но среди них не было
самого главного! Этот дар — любовь и верность. Их не купить, даже если в
кармане у вас миллион долларов и восемьдесят семь тысяч.

И таков он во всём, этот удивительный писатель — Уильям Сидни Портер, чей творческий псевдоним — О.ГЕНРИ.

…Если мой рассказ пробудил в ком-то интерес к творчеству этого замечательного писателя, буду рад… знать, старался не зря…

ТАНЧА: «Все прочитала, все твои опусы! Настроение поднялось и жить хочется! класс!»

Ну, что же, Танюша, значит, СЕНТЯБРЬ прошёл не без пользы.
Пожалуй, пора прощаться?

Краткие итоги…

…Объяснили
Осени, кто есть кто. А , чтоб не зазнавалась. А то ей столько
лирических стихов посвящено. Почитай что каждый поэт своим долгом считал
что-то подсюсюкнуть в её честь.

…С подачи Танчи — «светская беседа» о Геннадии Шпаликове. А попутно вышли на другие темы, связанные с поэзией.
Танча
вот с такой теплотой рассказала нам о творческом вечере Евтушенко, на
котором ей посчастливилось быть в Петрозаводске, и о его жене Маше. Я
даже позавидовал, белой завистью. Никогда не видел вблизи живого поэта,
настоящего, пред именем и творениями которого преклоняюсь. Одни, увы,
уже умерли (кто недавно, кто — давно). А с другими — не судьба, знать…

По предложению Олюшки поговорили об О.Генри.

Сроки
были действительно сжатыми (довольно поздно я открыл «СЕНТЯБРЬ»).
Поэтому несколько интересных (на мой взгляд) тем остались вне нашего
внимания.

Среди них — Алексей Константинович Толстой (1817-1875) — поэт, писатель, драматург.
Это
и широко известный роман «Князь Серебряный» и исторические хроники
—драматическая трилогия, посвященная трагедии трёх царствований конца 16
- начала 17 веков.
А я вам так скажу, друзья мои, что актуальность
произведений Толстого на исторические темы не снижается, а наоборот,
возрастает. Ведь там ярко, хоть с небольшой, но ухватистой силою он
показывает губительное воздействие неограниченной самодержавной тирании
не только на психологию государственных деятелей, но и на нравы их
подданных. Оглянитесь вокруг, присмотритесь и вы поймете, что это же всё
про нас! Это нам предупреждение: люди, будьте бдительны!
И уже первая его публикация — фантастическая повесть "Упырь" — это класс!
Камю, Бодлер и Стивен Кинг — просто отдыхают!
Да и Альфред Хичкок, со своими кинематографическими триллерами, нервно курит на балконе…
К тому же, Алексей Константинович Толстой — это и поразительно трогательные лирические стихи.
Дождя отшумевшего капли
Тихонько по листьям текли,
Тихонько шептались деревья,
Кукушка кричала вдали.

Луна на меня из-за тучи
Смотрела, как будто в слезах;
Сидел я под кленом и думал,
И думал о прежних годах…

Или вот… широко известное:
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Что глядите на меня,
Темно-голубые?
И о чем звените вы
В день веселый мая,
Средь некошеной травы
Головой качая?

Или это — в котором жизненное кредо поэта:
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!

Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!

К тому же, это тот Толстой, который (в соавторстве с братьями Жемчужниковыми) — Козьма Прутков.

Поговорить
об этом ТОЛСТОМ имело бы смысл уже исходя из того, чтобы граждАне не
путали трёх Толстых-литераторов: Алексея Константиновича, Алексея
Николаевича (это, который «Хождение по мукам», «Гиперболоид инженера
Гарина» и «Петр Первый»). И Льва Николаевича, роман "Война и мир" столь
"любим" моим другом Серёгой.

…А ещё неплохо было бы вспомнить добрым словом Бориса Степановича Житкова
(1882-1938) - русский и советский писатель, прозаик, педагог,
путешественник и исследователь. Житков — автор популярных
приключенческих рассказов и повестей для детей, произведений о животных…
Не
знаю, кто как, а для меня в начальной школе его рассказы для детей —
это была настольная книга. Я давно не перечитывал Житкова, но и сейчас
помню этого любознательного, такого живого и обаятельного мальчишку —
Алёшу, которого из-за его любознательности и постоянного желания
задавать вопросы прозвали «Алёша-Почемучка»
Борис Житков — это из разряда «мои первые книжки».

…Да и поэта Григория Михайловича Поженяна (1922-2005) надо бы помянуть.
Написал
около 50 песен, многие из которых стали популярными (например, «Два
берега», «Песня о друге», «На Федюнинских холмах — тишина»), выпустил 4
пластинки песен и стихов, участвовал в создании 4 кинофильмов: «Жажда»,
«Никогда», «Прощай», «Поезд в далёкий август».

Исключительной честности и порядочности был человек.
В 1993 году подписал так называемое «Письмо сорока двух».

Авторы
призывали Бориса Ельцина запретить «все виды коммунистических и
националистических партий, фронтов и объединений», ужесточить
законодательство, ввести и широко использовать жёсткие санкции «за
пропаганду фашизма, шовинизма, расовой ненависти»... Писатели
потребовали запретить и «разогнать» все незаконные военизированные и
вооружённые формирования, действующие на территории страны…

А 25 сентября исполнилось 220 лет со дня рождения русского писателя, одного из зачинателей русского исторического романа Ивана Ивановича Лажечникова (1792-1869),
Его
знаменитый роман — «Ледяной дом» произвел на меня неизгладимое
впечатление. Роман о смутных временах российской истории, о царствовании
Анны Иоанновны, бироновщине и противостоящем ей кабинет-министре,
патриоте государства российского — Волынском.
Историки последующих
времен неоднократно называли патриотизм Волынского мнимым. Пусть и так.
Но характер Анны Иоанновны, шуты, ледяной дом — все это типично не
только с художественной, но и со строго-исторической точки зрения.
(У
меня до сих пор в глазах ярко описанная Лажечниковым картина — стоящие в
карауле как живые солдаты — облитые водой и замороженные на сильном
морозе, превращенные в статуи…)
А уж отношения Волынского и Мариорицы — это глубоко-правдивая и трогательная повесть о драматической любви.

…Наверняка мог бы состояться разговор и о американском писателе, лауреате Нобелевской премии Уильяме Фолкнере (1897-1962).

И об очень интересном, самобытном писателе Владимире Николаевиче Войновиче (1932).

…Ну, что ж… Знать, не судьба (по крайней мере, в этот раз).

…Ещё
в сентябре к нашему лагерю (или «стае»?) прибился «серый лис» — Сергей.
Задержится ли? Покажет время. Вообще-то, лисы стаями, вроде как и не
живут?.. Они индивидуалисты по природе.

А в целом, СЕНТЯБРЬ оказался неплохим парнем.
Скажем ему спасибо и прощай!