АПРЕЛЬ-2013

Читал "Иудейские Древности" и "Иудейскую Войну" Иосифа Флавия. И читал "Анналы" Публия Корнелия Тацита. Совершенно разные взгляды на одни и те же события. Да, факты упомянуты, но характеристика оных!... Что же говорить о современных исторических историях? И как к ним относиться? Какая сегодня оценка августовских событий у Белого Дома в Москве?
Всё течет, всё изменяется...

Про Депардье только прочитала одно или два сообщения...стал мне очень не симпатичен...поняла, что все как всегда...

... и у Милы глазоньки открылись...

Николай пишет:

... и у Милы глазоньки открылись...

не поняла...что у меня до сих пор они были закрыты?

Милушка пишет:

не поняла...что у меня до сих пор они были закрыты?

Ну, что ты, Милушка, ну, что ты, хорошая?! Ты вроде как обиделась, или мне показалось?.. Или это шутка у тебя в такую форму облечена?
Обижаться не надо, мы (и Николай и я) тебя любим и очень уважаем. И повода усомниться в том, по-моему, не давали.
Просто, у тебя вырвалось так непосредственно «…поняла, что все как всегда...», что, честно признаюсь, и я немножко улыбнулся. Но это по-доброму, в том нет ни тени иронии и уж тем более насмешки.
И ты абсолютно права. Даже если ОНИ искренне хотят, чтоб как лучше (в чем я, впрочем, сильно сомневаюсь) получается — «как всегда».
Помнишь, кому принадлежит эта фраза? «Хотели как лучше, а получилось как всегда» — одно из наиболее известных крылатых выражений Виктора Степановича Черномырдина. Довольно откровенное признание, которое он сделал ещё в бытность свою Председателем Правительства Российской Федерации.
А вскоре эта фраза стала эпиграфом ко всей истории российского централизованного государства.

Да не то что обиделась...но как-то весьма неуютно себя почувствовала...стараюсь поменьше обижаться, хотя обидчивость у меня еще с детства, почему-то всегда боялась выглядеть смешной. В политике я, конечно, никакая...так в общих чертах, хорошего там мало...а вот, чтобы рассуждать, то знать надо очень много....поэтому от рассуждений воздерживаюсь.
А фразу Черномырдина, конечно, знаю...точнее по всей вероятности и не придумаешь

Милушка! Прости, что моя фраза вызвала такую реакцию! Просто выразил радость, что перестала использовать розовые очки! А с глазоньками у тебя всё в порядке! Владимир прав про любовь и уважение!

Николай пишет:

Читал "Иудейские Древности" и "Иудейскую Войну" Иосифа Флавия. И читал "Анналы" Публия Корнелия Тацита. Совершенно разные взгляды на одни и те же события. Да, факты упомянуты, но характеристика оных!... Что же говорить о современных исторических историях? И как к ним относиться? Какая сегодня оценка августовских событий у Белого Дома в Москве?

Николай, вот как ты прав! Увы, это скорее правило, нежели исключение. Даже в исторических хрониках (а что уж там говорить об исторических исследованиях?) нередко совершенно разные взгляды на одни и те же события. Как ты говоришь: «Да, факты упомянуты, но характеристика оных!...»
У Советского Союза была особая история — раз и навсегда написанная в школьных и университетских учебниках, не менявшаяся с 1930-х годов. Автором этой исторической концепции был лично Иосиф Виссарионович Сталин, написавший «Краткий курс истории ВКП(б)». Никакого отношения к тому, что происходило со страной и большевистской партией на самом деле, этот Краткий курс не имел, но даже после развенчания культа личности мы жили по его канонам. Разве что партийные историки указали, что в деятельности Иосифа Виссарионовича имелась — наряду с положительной — и отрицательная сторона. Да что вы... кто бы мог подумать?!..

Вы такие умные...такие опусы читали.....А насчет вождей и правителей бывших я тоже заметила...сначала их возносят до небес, но власть меняется и началась критика...камень на камне не оставляют, даже как-то не по себе...и как же это мы жили при такой власти...

Диалог внучки и бабушки :
-Бабушка, а Ленин хороший был?
- Хороший! Хороший! Спи давай!!
-Бабушка а Сталин хороший был?
- Хороший! Спи, кому сказала!
-Бабушка а Хрущев хороший?
- Умрёт- узнаем. Спать! Спать!!!

Узнаем...и то не в полном объеме...порционно

Меньше знаешь - крепче спишь. Это забота о человеке же!!

и то правда...

Что-то уж больно заполитизированный апрель у нас получается?
Но я в том беды особой не вижу. Главная ведь цель, как я её вижу, — поразмышлять самому и побудить к размышлению тех, по крайней мере, кто к этому процессу склонен.

Мы ведь с чего начали? С поведения человека в ситуациях экстремальных? И подошли к проблемам нравственного выбора. Подтолкнул к этой теме эпизод биографии Владимира Нарбута. И где-то, как-то, сообща подошли к главному выводу, который можно выразить примерно так: «А представь себя на его месте и в то время, с его убеждениями и его характером. Представил? А теперь действуй! Ну, как, получается?»…

А вот вам ещё пример, который объединяет почитай всё, о чем шла речь в «АПРЕЛЕ»:
И тему самопожертвования, и нравственного выбора, и фальсификации истории, и создание мифов…

Мне он показался достаточно выразительным. Поэтому, прошу прощения за некоторую пространность повествования. Но, как говорится, из песни слова выбрасывать негоже.
(Это из книги Михаила Веллера «Махно».)

Эпизод из бесславной и даже позорной для России русской-японской войны.
…Наверх вы, товарищи, все по местам! Нет сил не упомянуть геройский подвиг «Варяга». Мойте руки чище – мы прикасаемся к легенде.
Крейсер «Варяг», филадельфийской постройки корабль, купленный у США, стоял в гавани Чемульпо вместе с канонерской лодкой «Кореец». Заметьте: в преддверии войны, с учетом работы штабов и разведок – никаких конкретных планов и предупреждений моряки не имели!
К внешнему рейду приблизилась японская эскадра и сообщила семафором и беспроволочным телеграфом, что поскольку началась война, японцы требуют русские корабли сдать им. Команда может убираться куда угодно, в противном случае русские корабли будут обстреляны и утоплены. Но поскольку Чемульпо – нейтральный порт, и в нем много кораблей других стран, и японцы не хотят их повредить, то стрельбы они не хотят. И вот вам даже несколько часов на размышление. Мы понимаем, что моряки – люди чести, вы можете пока снестись со своим командованием.

Каперанг Руднев, командир крейсера, забил телеграммы в петербургское Адмиралтейство. Доложите обстановку. Доложил обстановку.

Вот примерный диалог:
Что думаете предпринять? — Согласно полученному приказу. — А сами? — А сам жду приказа! Вашего! — Возможен ли прорыв в Порт-Артур к нашим основным силам? — Да вы что: эскадра блокирует выход! — Приказать сдаться мы вам не можем. — А что делать???!!! — Попытайтесь прорваться, действуйте по обстановке, честь русского флага держите на высоте. Не сомневаемся в вашем мужестве и командирской зрелости.
(А чтоб вы все сдохли!!!)

На «Варяг» направляется начальство порта и капитаны стоящих в нем судов – немцы, французы, англичане: господин капитан первого ранга, японцы угрожают бомбардировать порт, в случае укрытия в нем кораблей враждебного государства, то есть ваших. Решайтесь, пожалуйста, на что-нибудь.
Руднев мучится и тянет время. Адмиралтейство мычит и молчит.
Господин капитан первого ранга, неблагородно прикрываться мирными нейтральными судами от врага! Это будет позор на весь мир!
Руднев плюет, играет снятие с якорей и боевую тревогу, выходит из порта и поднимает боевой вымпел. Удивленные японцы оттягиваются назад, чтоб перелетом не задеть порт. На семафор сдаться «Варяг» дает полный ход на норд-норд-ост, в сторону Порт-Артура. Эскадра дает залп, «Варяг» и «Кореец» отвечают. Пристрелка, накрытие, японские разрывы на «Варяге». Полным ходом русские разворачиваются и возвращаются в гавань. Японцы прекращают огонь и следом не гонятся.
Из семисот человек команды на «Варяге» – тридцать семь убитых в результате японских попаданий. Итог: вступили в бой с превосходящими силами противника, есть повреждения и потери, попытка прорыва не удалась, вынуждены вернуться в порт, честь сохранена.

Адмиралтейство всё предписывает действовать по обстановке.
Портовые власти и капитаны гражданских судов негодуют. Не хотят подвергаться опасности, к которой непричастны.
Японцы предупреждают, что вынуждены будут принять меры. И требуют от порта, коли он нейтрален, не укрывать военные корабли воюющей стороны.
Русское правительство велит избегать международного конфликта и блюсти престиж России.
Руднев принимает решение и ответственность на себя, что и требовалось начальству, и отдает приказ. Экипажи с личными вещами, судовыми документами и кассой сходят на берег. Подрывные команды устанавливают на днища подрывные заряды и открывают кингстоны, после чего гребут к берегу.
На ровном киле корабли садятся на грунт – на неглубоководье внутреннего рейда. (Вскоре японцы откачают воду и поднимут их, введя в строй своего императорского флота. Под именем крейсера «Сойя» бывший «Варяг» будет ходить под флагом восходящего солнца вплоть до 1916 года. Потом Япония передаст его уже союзной России, и «Варяг» погонят в ремонт и переоборудование в Англию, и по дороге он утонет уже окончательно.)

Итак, Руднев показал себя грамотно мыслящим командиром: заведомо бессмысленная и неудачная попытка прорыва была лишь обозначена, бой обозначен, потери обозначены! Отступление в надежде спасти корабли и людей оправдано! Затопление перед угрозой захвата кораблей врагом или урона престижа России вследствие обстрела японцами нейтрального порта – такое затопление выглядело мужественным решением. И Адмиралтейство ни в чем не виновато. И миру продемонстрировали храбрость и благородство.
Затонуть в бою на морской глубине – это, конечно, совсем благородно: не дать врагу захватить свои корабли и погибнуть с честью, не спустив флаг. Но это слишком уж.
А затопиться в гавани сразу – как-то не храбро, не боевито.
А тридцать семь убитых из семисот экипажа: и потери ерундовые, и к чести России их гибель.
Руднев правильно понимал политику правительства и двора.
Японцы чуть-чуть попрактиковали комендоров в стрельбе и получили два малоповрежденных и легко поставленных в строй боевых корабля.

А русские!..
Торчание в международном порту до последней возможности – не упоминали. Короткую морскую стычку объявили ожесточенным сражением. Самозатопление подали как акт самоотверженного мужества несдавшихся. Бегство обратно в порт и ту подробность, что затопились в порту, организованно сойдя на берег с вещами, замолчали вообще. Число жертв не уточняли. Но! подчеркивали превосходящие силы японцев.
Пропаганда обернула мелкую, удачную и бескровную победу японцев – при беспомощности и реальном бездействии (за невозможностью предпринять что-то значимое) русских кораблей – моральной победой и славным делом. Газеты запели!
Команды привезли по железной дороге в Петербург. За это время один восторженный германец написал песню о «Варяге», ее мгновенно перевели на русский – дословно!
(Ауф дек, камараден, ауф дек!)
Песней встретили моряков, и запела вся страна! Царский прием в Зимнем дворце, поголовно георгиевские кресты. Торжественный обед! Фотохроника!
Пропаганда работала иногда отлично. Сто лет почти все уверены, что корабли погибли в бою, предпочтя это спасению.

…А ведь то же событие, при несколько ином раскладе, могло иметь совершенно другой исход. Не трудно предположить, что каперанга Руднева ожидал суд военного трибунала, а всю команду «Варяга» - позор и бесславие…
Да, у Руднева был выбор. Погубив всю команду, затонуть в бою на морской глубине – это, конечно, совсем благородно: не дать врагу захватить свои корабли и погибнуть с честью, не спустив флаг. Но это слишком уж…

…А о Владимире Нарбуте мы ещё поговорим, надеюсь…

А я вот всегда и думала, что крейсер "Варяг" погиб со всей командой, а так мне даже больше нравится...

Милушка, а кому не нравится Хеппи Энд!? Прямо как в
американском кино..
Спасибо, ВОЛОДЮШКА, за увлекательное повествование и интересные факты...

Друзья, привет всем, кто меня ещё помнит!
Травка «зенелеет», солнышко блестит, птички там всякий разные прилетают… В общем, весна, которую столь долго ждали, таки пришла…
И у меня имеют место быть сомнения…
Вроде, как и не ко времени сейчас разговоры серьезные?

Душа народу требует веселия и настроения весеннего, радостного. А тут я со своими мрачными разговорами о мрачном поэте мрачных времен и, к тому же, поэте — мрачной судьбы.

— И шо он тут навязался со своим Нарбутом, — скажет иной читатель. — Он тебе хто, этот Нарбут, друг? родственник?.. И чего ты лезешь с ним на наш форум, имя которому «Хорошее настроение»? Слышишь? ХОРОШЕЕ! А не тот мрак и тоска, которую ты нагоняешь обитателям этого чудесного острова в океане Всемирной Сети.
Примерно так мне представляется нормальное мнение каждого «нормального» человека.
И с этим невозможно спорить.

НО!..
И все же, человек я увлекающийся и упрямый. И если уж погрузился в тему, то не успокоюсь, пока она меня не отпустит. А мой мозг вот уже несколько дней воспалён этой идеей. (Практически, с того самого времени, когда я принял решение сделать предметом нашей очередной «светской беседы» личность и творчество этого практически неизвестного широкой читающей публике поэта.)

В самом начале нашей беседы о Нарбуте я обозначил причины, определившие выбор именно этой темы. Но, кроме названных, есть и ещё одна… и весьма немаловажная для меня. Дело в том, что Владимир Нарбут почитай что мой земляк.
Нарбут родился в коренной Украине — Черниговщине, близ древнего города Глухова (в свое время Глухов был гетманской столицей, сейчас — это моя родная Сумщина), в своем родовом имении, на хуторе, который так и назывался — Нарбутовка.
Впрочем, «родовое имение» — это слишком сильно сказано.
Уже задолго до рождения поэта «родовое» это представляло собой маленький дом большого небогатого семейства. «Панскую усадьбу» от крытых соломой крестьянских хат отличает железная крыша. Володя был вторым сыном, пятым ребенком в семье.

Не стану вас утомлять подробностями биографическими, хотя, как показывает история литературы, жизненный путь писателя — это вовсе не что-то такое «интэрэсненькое», чтобы слюни пускать по поводу. Изучение жизни творца, знание основных вех жизненного пути дает возможность глубже проникнуть в суть творчества, лучше его понять и осмыслить.
Однако, я опять таки заболтался…
Хорошо… Сделаем так. Я очень кратко изложу биографию и более детально остановлюсь на том, каким же, всё-таки, был этот, один из самых таинственных, самых загадочных и противоречивых писателей минувшего века — Владимир Иванович НАРБУТ.

Жизнь кидала Владимира Ивановича, как качели. Иначе и не скажешь. Окончание с золотой медалью Глуховской гимназии (1906) и болезнь, которая в восемнадцатилетнем возрасте отняла пятку правой ноги. Колченогий, он с лихвой физическую неполноценность, компенсирует творчеством. Первый поэтический сборник (77 стихов), выданный через четыре года, уже в Петербурге, благословляется Брюсовым и Гумилевым.

Воодушевленный 22-х летний земляк выступает одним из инициаторов нового объединения акмеистов. (Кто они такие, поэты-акмеисты, и какие особенности имело это направление в поэзии я, пожалуй, таки расскажу, позже… на тот случАй, что вдруг это кому-то покажется интересным). В это объединение входили известные всему миру Гумилев, Ахматова, Мандельштам, Зенкевич и Городецкий.

С началом первой мировой войны он становиться видным деятелем партии эсеров. Но в 1917 г. еще до прихода к власти переходит к большевикам. Это так легко не дается: идет череда покушений. Во время одного из таких гибнет младший брат Сергей. Владимир, оставшись живым, теряет кисть левой руки. Это 1917 год.

Однако, на этом проблемы не заканчиваются. Выбирая жизнь взамен расстрела в деникинском плену, он в камере смертников подписывает документ об отказе от дальнейшей большевистской деятельности.
(Об этом драматическом эпизоде жизни поэта мы уже говорили.)
Неизвестно как бы сложилась дальнейшая судьба, но его освобождает красная конница. Как раз большевистская власть чуть позже и сделала то, от чего спасла. Опять судьба.

В период с 1919 по 1922 год выходит 9 книг поэта «серебряной эпохи».

В 1922-м Владимира Ивановича переводят в Москву. Он основывает одно из крупнейших советских издательств «Земля и фабрика». Как раз тут в последний раз поиграла судьба, и феноменально переплелись его политическая карьера, организаторская работа, попытки создать семейное благополучие и творческая самореализация, стОявшие в таком соединении ему жизни.

34-х летний Нарбут отбивает у Юрия Олеши его 20-летнюю жену Серафиму.
(Об этом имею намерение ещё рассказать подробнее.)
Но в то же время (чуть позже) печатает в своем издательстве литературные шедевры своего недавнего соперника в любовных баталиях — «Зависть» и «Три толстяка».

Ощущая, творческое противостояние с редактором Воронским подает в ЦК докладную с обвинениями в его адрес. И получает в ответ еще больший удар. На свет всплывает та роковая расписка, написанная в деникинской контрразведке.

В октябре 1928 г. его исключают с партии и руководства издательством за «порочащие» факты. В один из октябрьских вечеров 1936 г. он, как и редактор, был арестован сотрудниками НКВД.
14 апреля 1938 г. он был расстрелян. (Есть и другие версии.) Точное место и время гибели поэта до сих пор не известно. В 1956 г. он был реабилитирован. Всего вышло 13 книг Владимира Нарбута.

Приветствую, Владимир! Не сомневайся, думать никогда не помешает. Да и неделя не из радостных - страстная.
Рад видеть и читать тебя!

Володя, очень рада твоему появлению и продолжению рассказа о Нарбуте, всегда интересно открывать что-то новое для себя

Вот. 13 книг вышло,а я ни одной не читала! Спасибо,Володя.Своим рассказом о Владимире Нарбуте ты подвиг меня на чтение его книг.Всегда интересно открывать новые имена.Хотя,для других это имя и не новое... :D

Ну, ладно… «уговорили»… Тогда продолжим, что ли?

Я обещал рассказ о том, каким он был, этот один из самых загадочных, почти мистических поэтов века минувшего (я бы даже сказал — и не только 20-го) — Владимир Иванович НАРБУТ.


«О нем ходило множество непроверенных слухов…», — это Валентин Катаев о Владимире Нарбуте в своей удивительной книге-загадке «Алмазный мой венец». (Впрочем, книга эта, сама по себе заслуживает особого внимания и отдельного разговора, возможно, когда-нибудь…)

Воспоминания современников, посвященные В.И. Нарбуту весьма разнородны. Достоверность их нередко весьма сомнительна. Есть и мемуары, написанные отчасти по личным впечатлениям, отчасти с чьих-то слов...

А ведь имеются и художественные произведения, в которых Нарбут является прототипом главного героя? Также есть ряд стихотворных произведений, посвященных Нарбуту (Асеев, Зенкевич, Ахматова). Да и в поэзии самого Нарбута имеются автохарактеристики…
Собственно, мемуарный образ Владимира Нарбута, по большей части, —коллаж из легенд и слухов, с одной стороны, и литературных образов, заимствованных из поэзии Нарбута, с другой.

Интересно то, что и в жизни Нарбута, и в том образе, который после трагической гибели поэта остался в памяти знавших его, слухи и вымысел сыграли более важную роль, чем ПРАВДИВЫЕ и достоверные воспоминания.

А как оно было «на самом деле»? Ну, если уточнить некоторые факты биографии еще есть некоторая возможность, то искать истины в области мнений и оценок, в общем, смысла не имеет.
К примеру, в некоторых работах можно встретить, что Нарбут был богатым саратовским (или воронежским) помещиком. Что, конечно же, совершенно не соответствует действительности. И мы об этом уже говорили.

Но совершенно бессмысленно спорить с утверждениями Катаева, что «колченогий был исчадием ада». Так же бессмысленно пытаться разделить на «правильные» и «неправильные» разные точки зрения, описывающие жизнь и поэзию Нарбута.

Но это всё навроде как вступление…

А теперь обратимся к портрету. Практически во всех мемуарных материалах о Нарбуте упоминается, что он был инвалидом.
Во-первых, он был хром. В юности Нарбут перенес болезнь, после которой стал хромать, и был хром всю жизнь. (Повредил гвоздём ногу, возникла угроза гангрены, в 18-летнем возрасте ему вырезали пятку правой ноги.)
Во-вторых, в результате нападения банды на усадьбу его первой жены, Нины Ивановны Лесенко, Нарбут лишился кисти левой руки.
Кроме того, он заикался, заикался всегда. Отец неожиданно подкрался к Володе, когда тот рассаживал цветы на клумбе, и напугал. Глупая шутка. С тех пор начал заикаться.

Хромота и ампутированная рука становятся важными элементами нарбутовского образа. Интересно рассмотреть в связи с этим стихотворение Нарбута «После грозы»:

Как быстро высыхают крыши.
Где буря?
Солнце припекло!
Градиной вихрь на церкви вышиб —
под самым куполом — стекло.
Как будто выхватил проворно
остроконечную звезду —
метавший ледяные зерна,
гудевший в небе на лету.
Овсы — лохматы и корявы,
а рожью крытые поля:
здесь пересечены суставы;
коленцы каждого стебля!
Христос!
Я знаю, ты из храма
сурово смотришь на Илью:
как смел пустить он градом в раму
и тронуть скинию твою!
Но мне — прости меня, я болен,
я богохульствую, я лгу —
твоя раздробленная голень
на каждом чудится шагу.

Ну, что касается самооценки «я богохульствую, я лгу», то здесь она вполне верна. Достаточно вспомнить (тем более сейчас, в преддверии Великого Праздника — Воскресение Христово) что, согласно тексту Евангелия от Иоанна, голень Христа при распятии не была раздроблена. Это и в самом деле и ложь, и богохульство, так как, согласно тому же Евангелию, голени были перебиты у разбойников, распятых вместе с Иисусом.

Но тут важно обратить внимание на еще один смысловой оттенок: о якобы «раздробленной голени» Христа (или о голенях распятых разбойников) автору «на каждом шагу» напоминает СОБСТВЕННАЯ хромота.

А вот у Катаева… Собственно псевдоним «колченогий», избранный Катаевым для Нарбута, сам по себе достаточно характерен:

…Нашей Одукростой [располагавшееся в Одессе Южное отделение Российского телеграфного агентства] руководил прибывший вместе с передовыми частями Красной Армии странный человек — колченогий. Среди простых, на вид очень скромных, даже несколько серых руководящих товарищей из губревкома, так называемой партийно-революционной верхушки, колченогий резко выделялся своим видом.
Во-первых, он был калека.
С отрубленной кистью левой руки, культяпку которой он тщательно прятал в глубине пустого рукава, с перебитым во время гражданской войны коленным суставом, что делало его походку странно качающейся, судорожной, несколько заикающийся от контузии, высокий, казавшийся костлявым, с наголо обритой головой хунхуза, в громадной лохматой папахе, похожей на черную хризантему, чем-то напоминающий не то смертельно раненного гладиатора, не то падшего ангела с прекрасным демоническим лицом.

Утверждение, что хромота Нарбута, как и потеря руки, стала следствием ранения, полученного во время участия в гражданской войне, — это повторение общепринятого заблуждения. И в других мемуарах встречается: «Нарбут, высокий, прихрамывающий, с одной рукой в перчатке — трофеи времен гражданской войны».

И дальше (из области мифов, слухов, заблуждений) Катаев: «О нем ходило множество непроверенных слухов. Говорили, что его расстреливали, но он по случайности остался жив, выбрался ночью из-под кучи трупов и сумел бежать. Говорили, что в бою ему отрубили руку. Но кто его покалечил — белые, красные, зеленые, петлюровцы, махновцы или гайдамаки, было покрыто мраком неизвестности».

Но есть общее в воспоминаниях современников: атмосфера слухов вокруг имени Нарбута и характеристика Нарбута как «странного человека».

Сам Нарбут в немалой степени повлиял на создание атмосферы таинственных недомолвок относительно причины его увечий. Да вот хотя бы стихотворение «Совесть». Оно, несомненно, также способствовало созданию еще одного биографического мотива, связанного теперь уже с потерей кисти руки:

Жизнь моя, как летопись, загублена,
Киноварь не вьется по письму.
Ну, скажи: не знаешь, почему
Мне рука вторая не отрублена?

Разве мало мною крови пролито,
Мало перетуплено ножей?
А в яру, а за курганом, в поле,
До самой ночи поджидать гостей!

Эти шеи, — потные и толстые, —
Как гадюки, скользкие, как вол,
Непреклонные, — рукой апостола Савла —
за стволом ловил я ствол.

Здесь просматривается интересная смысловая конструкция: образ Савла, жестокого гонителя христиан, но прозревшего и обратившегося затем в христианство под именем апостола Павла, как бы спроецирован на биографию самого Нарбута, лишившегося руки… (читай: во время братоубийственной войны) и обратившегося в новую (читай: большевистскую) веру.

Кроме того, в стихотворении просматривается тема некоего разбойного (преступного) прошлого, возмездием за которое стала отрубленная рука. Здесь явная ассоциация: Савл — убийца и гонитель христиан еще не был апостолом, а апостол Павел уже не был убийцей Савлом.

А вот в «Зависти» Юрия Олеши:

«На груди у него, под правой ключицей, был шрам. Круглый, несколько топорщащийся, как оттиск монеты на воске. Как будто в этом месте росла ветвь и ее отрубили. Бабичев [прототип Нарбута] был на каторге. Он убегал, в него стреляли…»

Авторы воспоминаний о В. Нарбуте часто останавливались на его речевой характеристике, к каковой относятся уже упомянутое выше заикание и украинский акцент:

Его речь была так же необычна, как и его наружность. Его заикание заключалось в том, что часто в начале и в середине фразы, произнесенной с некоторым староукраинским акцентом, он останавливался и вставлял какое-то беспомощное, бессмысленное междометие «ото... ото... ото»... («Ото» — эквивалент русского «вот» или «то-то».)
Нарбут произносил очень явственное «э» оборотное после «д», характерным для него было мягкое, фрикативное «г».

Константин Паустовский отмечает:
«Нарбут начал читать свои стихи угрожающим, безжалостным голосом. Читал он с украинским акцентом…»

«Украинскость» как важная черта образа Нарбута отмечена в воспоминаниях Надежды Яковлевны Мандельштам (русская писательница, лингвист, жена поэта Осипа Мандельштама):

«Я любила Нарбута: барчук, хохол, гетманский потомок, ослабевший отросток могучих и жестоких людей, он оставил кучу стихов, написанных по-русски, но пропитанных украинским духом. По призванию он был издателем, — зажимистым, лукавым, коммерческим. Ему доставляло удовольствие выторговывать гроши из авторского гонорара, составлявшего в двадцатые годы, когда он управлял издательством, совершенно ничтожный процент в калькуляции книги. Это была… хохма, которая веселила его душу».

…По части остроумия в ту пору у Нарбута вряд ли где были соперники.
Нарбутовский юмор, отмечается большинством мемуаристов. Вот и Катаев:

"Едучи с колченогим в одном железнодорожном вагоне, я слышал такую беседу колченогого с одним весьма высокопоставленным поэтом-классиком. Они стояли в коридоре и обсуждали бегущий мимо них довольно скучный новороссийский пейзаж.
Поэт-классик, носивший пушкинские бакенбарды, некоторое время смотрел в окно и, наконец, произнес свой приговор пейзажу, подыскав для него красивое емкое слово, несколько торжественное:

— Всхолмленная!..
На что колченогий сказал:
— Ото... ото... скудоумная местность..."

Владимир Иванович не любил всякого рода возвышенность и торжественность и намеренно охладил пыл именитого поэта.

Нарбуту был присущ своеобразный, эдакий «сниженный» юмор. Пример тому — устный рассказ Александры Ильиничны Ильф, дочери известного писателя:

«Мама обычно ничего такого не рассказывала мне, девочке. Видно, к слову пришлось. Короче: Серафима Густавовна [Серафима Густавовна Суок-Нарбут — жена В.И. Нарбута] лежит вся в жару, с высокой температурой, голова обложена льдом. Мама в ужасе спрашивает: что с Симой? «Русалка, — указывая на больную, сообщает Нарбут и, предупреждая вопрос, добавляет: — А льдом обложена, чтоб не завонялась» (мама произносила, нажимая на о)».

Говоря о юморе Владимира Нарбута, следует отметить, что зачастую, он острит, выставляя и самого себя в смешном свете:

Поэт Владимир Нарбут ходил бриться к Молле — самому дорогому парикмахеру Петербурга.
— Зачем же вы туда ходите? Такие деньги, да еще и бреют как-то странно.
— Гы-ы, — улыбается Нарбут во весь рот. — Гы-ы, действительно, дороговато. Эйн, цвей, дрей — лосьону и одеколону, вот и три рубля. И бреют тоже — эйн, цвей, дрей — чересчур быстро. Рраз — одна щека, рраз — другая. Страшно — как бы носа не отхватили.
— Так зачем же ходите?
Изрытое оспой лицо Нарбута расплывается еще шире.
— Гы-ы! Они там все по-французски говорят.
— Ну?
— Люблю послушать. Вроде музыки. Красиво и непонятно...

Примеров своеобразного юмора Нарбута в мемуарной литературе имеется превеликое множество.

…Но, к сожалению, (а может быть, для кого-то и к великой радости) я вынужден прерваться.
В продолжение нашей светской беседы о Владимире Нарбуте я намерен поведать ещё о некоторых, весьма важных чертах, присущих его личности — некий «демонизм», внешняя привлекательность и эротическая притягательность…

…И снова, уже в который раз, прошу прошения за многословность. Но всё то, о чем говорю, мне представляется интересным, хотя, конечно, на любителя…

Но заканчивать нашу беседу таки надо, ибо как сказал ещё один «широко неизвестный» поэт - Константин Фофанов:

Что-то грустно душе, что-то сердцу больней,
Иль взгрустнулось мне о бывалом?
Этот май- баловник, этот май-чародей
Веет свежим своим опахалом...

И веет таки всё настойчивее…

Спасибо, Володя, очень интересно. Надеюсь не на долго прерываешься...

Владимир Нарбут в воспоминаниях современников, как правило, вписан в целый ряд образов-клише, например: «известный поэт», «профессиональный издатель/редактор», «крупный советский и партийный работник», «дворянин, порвавший со своим классом», и т.п.

Образ, о котором далее пойдет речь, (наделенный неким «демонизмом», внешней привлекательности и эротической притягательности) также подчиняется этой закономерности, впрочем, не столь очевидным образом. Обратимся снова к страницам книги В. Катаева, посвященным Нарбуту.
Перечисляя некоторые из вышеназванных образов Нарбута, Катаев приходит к интересному заключению:

«Он принадлежал к руководящей партийной головке города и в общественном отношении для нас, молодых беспартийных поэтов, был недосягаем, как звезда.

Между нами и им лежала пропасть, которую он сам не склонен был перейти. У него были диктаторские замашки, и свое учреждение он держал в ежовых рукавицах.

Но самое удивительное заключалось в том, что он был поэт, причем не какой-нибудь провинциальный дилетант, графоман, а настоящий, известный еще до революции столичный поэт из группы акмеистов, друг Ахматовой, Гумилева и прочих, автор нашумевшей книги стихов «Аллилуйя», которая при старом режиме была сожжена как кощунственная по решению святейшего синода.

Это прибавляло к его личности нечто ДЕМОНИЧЕСКОЕ…»

Демонизм Нарбута являются у Катаева доминантой, основой образа «колченогого». В другом месте Катаев заключает:

«Нам казалось, что ангел смерти в этот миг пролетел над его наголо обритой головой с шишкой над дворянской бородавкой на его длинной щеке.
Нет, колченогий был исчадием ада.
Может быть, он действительно был падшим ангелом, свалившимся к нам с неба в черном пепле сгоревших крыл. Он был мелкопоместный демон, отверженный богом революции. Но его душа тяготела к этому богу. Он хотел и не мог искупить какой-то свой тайный грех, за который его уже один раз покарали отсечением руки…»

Катаев связывает с «демонизмом» Нарбута его внешнюю привлекательность и эротическую притягательность:

«…чем-то напоминающий не то смертельно раненного гладиатора, не то падшего ангела с прекрасным демоническим лицом, он появлялся в машинном бюро Одукросты, вселяя любовный ужас в молоденьких машинисток; при внезапном появлении колченогого они густо краснели, опуская глаза на клавиатуры своих допотопных «ундервудов» с непомерно широкими каретками...
Может быть, он даже являлся им в грешных снах…»

А вот в «Зависти» Олеши: «Девушек, секретарш и конторщиц его, должно быть, пронизывают любовные токи от одного его взгляда».

А теперь, так сказать, подытожим… обобщим портретную характеристику предмета нашей «светской беседы» — поэта Владимира НАРБУТА.

Колченогий… лишенный пятки правой ноги, и по этой причине имевший довольно странную, раскачивающуюся из стороны в сторону походку. Более того, по воспоминаниям современников, одну ногу он волочил.
Лишенный кисти левой руки, постоянно прятал обрубок в рукав, что создавало впечатление скособоченной фигуры.
На груди у него, под правой ключицей, был шрам. Круглый, несколько топорщащийся, как оттиск монеты на воске. Как будто в этом месте росла ветвь и ее отрубили. Впрочем, это уже достаточно интимная деталь. Не каждый имеет возможность рассмотреть, что там у человека на груди, под правой ключицей.
Но вот то, что явно бросалось в глаза: наголо обритая голова с шишкой над дворянской бородавкой на его длинной щеке.

Не правда ли, довольно экстравагантный портретик получился? На амплуа героя-любовника вроде как и не тянет…

И тем не менее… Несмотря на эти физические недостатки, Нарбут нравился женщинам. Очевидно, женщины, присущим им чутьем, улавливали в нем нечто более значимое, нежели внешность красавчега — красавцА, которым обычно восхищаются?

Чувствовался в нем человек крупный, сильный, волевой. Он отбил у Олеши жену — Серафиму Густавовну (впоследствии вышедшую замуж за Виктора Шкловского), самую красивую из трех сестер Суок.

Вот об этом мы и поговорим в следующей нашей беседе…

Вот и получается....у человека внутреннее обаяние...и не обязательно красивая внешность

Я обещал рассказать об одной из самых загадочных страниц жизни самого загадочного поэта прошлого века — Владимира Нарбута.
В центре этой истории классический треугольник: Владимир Нарбут, Юрий Олеша и Серафима Суок.
(А поможет мне в нашей беседе материал Сергея ОЖЕГОВА «Дружочек Суок», сайт: Аргументы и Факты)


…В ОДЕССЕ в семье австрийского эмигранта Густава Суок родились и выросли три девочки: Лидия, Ольга и Серафима. Сказать, что Одесса таки особенный город — это значит не сказать ничего. Скучно в Одессе не было никогда, но когда младшая, Сима, входила в свой «первый возраст» — девический, декорацией тому были две войны и две революции.

В летнем театре собирались взъерошенные юноши и часами читали стихи. Там Юрий Олеша и познакомился с Симой. Среди юношей были и Валентин Катаев, и поэт Эдуард Багрицкий, ставший впоследствии мужем старшей из сестер — Лиды.

Когда город заняли красные, изменилось многое. Но одним из ярких персонажей тех дней стал хромой, бритый наголо человек с отрубленной левой рукой — Владимир Нарбут. Нарбут, поэт со страшными стихами и страшной судьбой, был представителем новой власти. Он писал: «О, город Ришелье и Де-Рибаса! Забудь себя, умри и стань другим».

Симе Суок было тогда шестнадцать, Юрию Олеше — двадцать. Вспыхнула любовь. Катаев вспоминал об этой паре так: «Не связанные друг с другом никакими обязательствами, нищие, молодые, нередко голодные, веселые, нежные, они способны были вдруг поцеловаться среди бела дня прямо на улице, среди революционных плакатов и списков расстрелянных».

Вскоре влюбленные стали жить вместе, переехали в Харьков. Олеша называл любимую «Дружочком». И никак иначе.

…В 1921 году друзья решили переехать в Москву. Первым уехал Катаев. Устроившись, стал ждать остальных. Как-то раз в телефонной трубке Катаев услышал веселый голос Симы:
— Алло, я тоже в Москве!
— А где Юра?
— Остался в Харькове.
— Как?! — поразился Катаев. — Ты приехала одна?
— Не совсем, — усмехнулась в трубку Суок.
— Как это, не совсем?
— А так! — счастливо отвечала она. — Жди нас.
И она появилась, а с ней вместе, хромая, вошел в комнату человек без руки.
— От-то, от-то рад, — сказал он Катаеву, странно заикаясь. И добавил, улыбаясь одной половиной лица: — Вы меня помните?
Ещё бы?! Его помнил не только Катаев…

ВЛАДИМИР НАРБУТ слыл демонической фигурой. Потомственный черниговский дворянин стал анархистом-эсером. Он был однажды приговорен к расстрелу, но его спасла красная конница. «Колченогий», как назвали его, был одним из крупнейших поэтов начала века. Весь тираж его сборника стихов «Аллилуйя» был уничтожен по специальному указанию Святейшего синода за богохульство.

Его собственной славе прибавляли блеска имена Ахматовой, Мандельштама и Гумилева, вместе с которыми он создал новое литературное течение — акмеизм. Когда заходил он, в комнате всем становилось не по себе. Публичные чтения Нарбута напоминали сеансы черной магии. Исчезало в этот момент причудливое его заикание. Вздрагивая и качаясь, он выкидывал строфы, будто кидая в небеса проклятия: «Песья звезда, миллиарды лет мед собирающая в свой улей».

Кстати, многие уверены, что именно с Владимира НАРБУТА написал Булгаков образ своего Воланда в романе "Мастер и Маргарита".

…Спрашивать у Суок, где Олеша и как он себя сейчас чувствует, было глупо. Посидев немного в гостях у Катаева, «молодые» пошли искать квартиру.

Олеша появился через несколько дней. Подтянутый, спокойный, уверенный, но постаревший. Несколько последующих вечеров он простоял под окнами квартиры, где поселилась его Суок, глядя, как передвигаются тени на занавесках. Он окликнул ее однажды:
— Дружок!

Она подошла к окну, глянула вниз на него и опустила штору.

«Я могу поручиться, что в этот миг она побледнела», — рассказывал потом Олеша Катаеву.

Олеша решил вернуть ее во второй раз. Он сделал все, чтобы застать ее дома одну. Неизвестно, что он говорил ей, но в тот же вечер они вдвоем вернулись на квартиру к Катаеву. И снова будто и не было ничего. Олеша, глядя в ее голубые глаза, спрашивал и спрашивал, улыбаясь:
— Ты ведь мой, Дружок, мой?..

Она смеялась, целовала его и гладила волосы, щебетала о том, как соскучилась…

Обрадованный Катаев ходил кругами по комнате, ставил чайник за чайником, потчуя влюбленных. Поздним вечером кто-то постучал в окно. Стук был такой, будто стучалась сама смерть.

В окне маячила верхняя часть фигуры Колченогого, его профиль живого мертвеца.

— Надо выйти к нему, — хрипло сказал Олеша. Никто ему не ответил.

Как хозяин дома, во двор вышел Катаев. Нарбут тяжело посмотрел на него и, перемежая слова своим вечным «отто», попросил передать Серафиме Густавовне, что если она сейчас же не уйдет от Юрия Карловича, то он застрелится здесь же, у них во дворе.

И ОНА ушла. На этот раз навсегда. На столе осталась только ее одна перчатка. Жизнь опять потеряла для Олеши смысл. Но уже через год Юрий Олеша женился на средней из сестер Суок — Ольге. Именно ей посвящена его знаменитая сказка «Три толстяка». Но для всех знавших Симу Суок было очевидным: это она — циркачка Суок и кукла наследника Тутти. Это не было тайной и для Ольги. Сам Олеша говорил ей: «Вы две половинки моей души».

Серафима, вероятно, была счастлива с Владимиром Нарбутом. Во всяком случае, никаких выходок более от нее не последовало. В 1936 году Нарбут был арестован и сгинул впоследствии в сталинских лагерях. Вдова Багрицкого, Лидия Суок, пыталась заступиться за родственника перед комиссарами НКВД. Защищала так пылко, что сама вышла из ГУЛАГа через семнадцать лет.

После смерти Нарбута Сима была замужем еще дважды. Оба ее новых мужа были писателями: Николай Харджиев и Виктор Шкловский.

Олеша же, став классиком русской литературы, перестал писать. В конце жизни он практически спился.

Периодически он появлялся в семье Шкловских-Суок. Обычно Шкловский уходил в кабинет, плотно прикрыв дверь. Нервничал. В другой комнате шел разговор. Громкий — Симочки, тихий — Олеши. Минут через пять Олеша выходил в коридор, брезгливо держа в пальцах крупную купюру. Сима провожала его, вытирая слезы.

За свою жизнь Юрий Олеша не сказал о Серафиме ни одного грубого слова. Свою болезненную привязанность к предавшему его не раз Дружочку он называл самым прекрасным, что произошло в его жизни.

...Друзья мои, я, конечно, далек от мысли, что своими рассказами о Владимире НАРБУТЕ произвел на вас неизгладимое впечатление. Да и цели такой не ставил. Разумеется, для профессионального литературоведа или даже просто человека глубоко интересующего историей литературы, в моих рассказах нет ничего нового. Я уже не раз говорил о том, что целью наших "светских бесед" ставлю популяризацию тем, связанных с литературой, и окололитературных. Авось, кого-то и зацепит, заинтересует ИМЯ. Возможно, у кого-то возникнет желание самому взять в руки книгу и воздать дань автору - почитать.

Ну, что, о Нарбуте, пожалуй, пока заканчивать? Ведь в свои права вступает МАЙ. А с ним - новые имена, новые встречи, новые открытия. Но ещё так много хотелось бы рассказать об этом удивительном человеке - замечательном поэте, незаслуженно забытом широкой читающей публикой...
Возможно я ещё сделаю материал о Нарбуте-поэте. А то выходит, что о самом главном, о его поэтическом наследии, мы говорили очень мало...